Вечером отец, вернувшись с работы, долго говорил с мамой, пока она громыхала посудой в кухне. Я делала уроки, прислушиваясь к разговору, долетавшему до меня отдельными фразами. Укладываясь спать, мама тяжело вздыхала.

На следующий день к нам прибежала тетя Нюра, соседка по площадке. Они шептались с мамой. Я слышала, как мама сказала: «Не нам с ней жить, а ему. Настоишь на своем, потом век виновата будешь».

—           И кто же она такая? — интересовалась тетя Нюра.

—           Что мы о ней знаем? Кончила техникум, работает, да карточка вот.

—           Одним словом — дети! — вздохнула тетя Нюра, разглядывая фотографию.— А, между прочим, и мы не старушками замуж выходили. Сколько тебе годочков было?

—           Восемнадцать,— ответила мама и посмотрела на меня.

—           И мне не больше, а вот живем! Дети большие и сами не старики. Смотри, так скоро бабушкой станешь! — не унималась тетя Нюра.

—           Да мне что? Только бы любовь настоящая была. Сейчас им все мило да дорого, а случись трудности — ссоры пойдут, а страдать нам придется.

—           Какие сейчас трудности могут быть. Подкинут внучат бабке, вот и радуйся, вторая молодость придет. Это не то, что мы детей в войну растили.

Прошло несколько дней, и мама сказала отцу:

—           Знаешь, Ванюша, я даже рада, что Боря женится. Как ни говори, а когда парень холостой, больше волноваться приходится. Придет сейчас с армии, работать станет или учиться, и кто его знает, в какую компанию попадет, а женатый человек все свободное время дома норовит быть. А если и пойдут куда, так вместе.

—           Согласен с тобой, мать. Только, честно говоря, волнение меня сильное охватило поначалу. Вроде недавно в коротких штанишках бегал, потом в школу пошел, из школы в армию, а теперь, гляди, отцом скоро будет. Бежит время, бежит...

Борис стал писать редко, зато от Оли каждую неделю письма приходят, за двоих отписывается. И как только находит, о чем писать! Вот уж чего я не люблю, так это письма писать, а у нее они всегда большие, интересные получаются.

Время катило к осени. Скоро демобилизация. В доме, стали готовиться к встрече молодых. Я волновалась не меньше родителей. Плохо у меня, было с алгеброй, а писала, что учусь хорошо. Неудобно перед невесткой будет, если двойки увидит. Подружки посоветовали завести новый дневник, но разве от этого двойки больше не появятся? Решила перестраиваться. На уроке внимательнее стала, дополнительные занятия посещаю, домашние задания делаю не спеша. Поставил учитель четверку и похвалил:   «Молодец,   сразу   видно — за  дело  взялась!»

В день приезда молодых мама испекла большой пирог, салаты разные настряпала, утку зафаршировала. Отец помогал   стол   накрывать,   а   меня   за   цветами   послали.

На вокзал приехали задолго до прихода поезда. Мама держала все время отца под руку, как бы боясь потерять в привокзальной сутолоке. Отец то и дело приглаживал раздуваемую ветром шевелюру, а я от волнения обрывала лепестки цветов. Не останови меня мама вовремя, от букета остались бы одни стебли.

Я пыталась представить себе, как стоят сейчас в вагоне у окна Борис с Олей и дрожат от предстоящей встречи с нами. Каково же было мое изумление, когда я увидела подошедших к нам веселых, без тени смущения молодоженов. Высокий, плечистый Борис, а рядом с ним маленькая, худенькая, похожая на подростка, Оля.

Несколько секунд мы стояли в замешательстве. Первая спохватилась мама. Она как-то робко подошла к Оле, обняла ее за хрупкие плечики и стала целовать. Я бросилась на шею Бориса, а папа, созерцая все это, повторял: «Вот и хорошо! Вот и хорошо!»

В такси мы уплотнились, как сельди в бочке. Папа сел рядом с шофером, а мы вчетвером на заднем сиденье От вокзала до дома ехать было недалеко. Оля смотрела то влево, то вправо и все спрашивала: «А это что?»

Наконец машина подкатила к дому, и мы так же дружно впихнулись в маленький, старенький лифт. Нажали кнопку, лифт дернулся, но не пошел.

—           Перегрузка,— сказал папа.

—           Высадим Олю! — засмеялся Борис.

—           Нет, нет! — воспротивилась я и, выскочив из лифта, побежала на четвертый этаж.

Перед тем, как переступить порог отчего дома, Борис подхватил Олю на руки и торжественно внес в квартиру под наши громкие аплодисменты.

Восторгам Оли не было конца: и уют, созданный мамой долгими годами, разноцветные букеты фиалок, словно фейерверки стоящие в кашпо на подоконнике, щедро накрытый стол в честь сегодняшнего торжества. Ей нравилось все, особенно мама со своими голубыми, как незабудки, глазами.

Олины родители погибли в авиационной катастрофе, и с десяти лет она воспитывалась у бабушки. Жили скромно, на трудовую бабушкину пенсию, заработанную ею на швейной фабрике.

Я сидела за столом напротив Оли и наблюдала за ней. Держалась она просто, будто родилась в нашей семье и прожила всю жизнь с нами. Мамино лицо расплывалось в улыбке. Отец больше говорил с Борисом.

Когда мама стала резать румяную фаршированную утку, Оля ахнула:

—           Вот это сила! Прямо так ножом косточки и разрезаете. И как только у вас получается?

Все засмеялись, а Оля впервые смутилась. Не приходилось раньше такую утку есть, а для мамы это было фирменное блюдо, и она стала объяснять Ольге, как все просто   делается,   добавила:   «Поживешь—научишься!»

—           Семья у нас небольшая, всем места хватит,— проговорил отец.— А ты, Борис, немного отойдешь от военной дисциплины, и прямо ко мне в механический...

— Извините, Иван Денисович, что перебиваю вас,— вмешалась в разговор Оля.— Мы в обузу вам не будем. Кое-какие планы у нас имеются. В газете писали, что строится здесь большой цементный завод, нужны строители. Значит, мне туда и идти.

—           Оленька, да ведь ты такая слабенькая! — заволновалась мама.

—           Что вы! Какая слабенькая! Я совершенно здорова,— возразила Ольга.— На стройке, где я работала, меня «белкой» прозвали за то, что на любую балку заберусь. Фигура   у   меня   малогабаритная,   зато   работать  легко.

Мама сконфузилась, вроде бы невзначай обидела невестку.

— Вы еще не знаете мою Оленьку! — с гордостью проговорил Борис.

—           Ты не хвались, лучше о наших планах говори,— перебила его Оля.

—           Знаешь, отец,— и Борис кивнул в сторону Оли,—

она настаивает на том, чтоб я в политехнический институт поступал, и сама На вечернее отделение хочет.

—           Как же так? — жена, значит, и работать, и учиться, а муж баклуши бить!

—           Разве учиться значит баклуши бить? Вы не правы. Мужчине без знаний и должности нельзя. Самое время ему сейчас учиться, не меньше как инженером стать. А пойдет работать, приживется к рублю, тогда трудно будет за парту сесть.

—           А тебе не трудно? — не унимался отец.— Тебе и то и другое можно, а ему нельзя! Да у него на десятерых сил хватит!

—           Вот и я ей то же самое твержу,— поддержал Борис отца.

Мама, как видно, однажды попав впросак, не решалась вмешиваться в разговор. Собрала со стола посуду и ушла в кухню, откуда все хорошо было слышно. Я же забралась с ногами на диван, посматривала на невестку, не переставала удивляться ее упорству, с которым она спорила с двумя мужчинами.

—           Может, когда-то позорно было, что жена работает, а муж вроде бы на иждивении сидит, так теперь другие времена пошли. У меня специальность уже есть, я могу работать, а у Бориса ее нет. Пойдет он сейчас на завод, так все равно учеником поставят. В армии он отслужил, теперь пусть гражданскую специальность приобретает.

Ему и правительство навстречу идет, в первую очередь в вузах принимают, а вы упорствуете. Мы с ним не только по тенистым аллеям гуляли, но и программой в институт интересовались.

Через неделю Оля устроилась на стройку цементного завода. Утром, встав раньше всех, подолгу брызгается в ванне холодной и горячей водой поочередно, для закалки нервной системы. Потом надевает брюки, синюю блузку с откладным воротничком и, наспех позавтракав, убегает на работу.

Если честно признаться, я завидую ее элегантности и ненавижу свою не полетам располневшую фигуру. Чтобы хоть немного  похудеть,  стала  пить чай  не  сладкий,  за обедом не ем хлеб, чтоб стать такой, как наша невестка.

Самым неприятным днем стал для меня воскресный. Как я и предполагала, Оля стала просматривать мой дневник, заглядывать в тетради и, если что-то у меня не получалось, разыгрывать меня и журить за невнимание.

В отсутствии Оли Борис марширует по комнатам хмурый, смущаясь своего положения «безработного» мужа. Зато мама на все лады расхваливает невестку:

—           Мал золотник, да дорог! И работает, и мне по хозяйству помогает. Сама в институт готовится и Бориса за собой тянет. А настойчивая — ужас! — похваляется тете Нюре.— Вчера я белье перестирала, а она гладить взялась. Ванюша с работы шел, билеты в кино купил:

«Давайте, говорит, всем семейством сходим!» Так что ты думаешь? Отказалась. Не пошла. «Пока белье не переглажу — никуда не пойду!» Так и осталась дома. За что ни возьмется, все у нее ладится.

Времени до экзаменов оставалось все меньше и меньше. Вечерами Борис с Олей подолгу сидят за книжками. Спорят, доказывают что-то друг другу, даже у меня учебники за восьмой класс берут.

Нервы у всех на пределе. Мама вдруг вспомнила о призвании женщины: жена — хозяйка дома, мать детей и вовсе не обязательно в институте место занимать, все равно дом к себе привяжет.

Отец держал нейтралитет, а я твердо стояла на позиции Ольги.

—           Что же получается, зажим равноправия? Семья только тогда станет полноценной, если муж и жена будут на одном уровне! — заключила я.

—           Ты лучше бы помолчала,— сказала мама.— С твоим уровнем представляю, какого охламона в дом приведешь. И вообще, мала еще семейными проблемами заниматься! Лучше тройки исправляй!

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не твердый тон Ольги.

—           Не будем расстраиваться раньше времени. Попытка не пытка! Сдам, значит — буду учиться, не сдам, значит— не судьба. Только заранее предупреждаю, что работу не брошу, даже если дети появятся. Я так бабушке обещала.

—           Оленька, так никто тебе и не возражает. Мы только о том говорим, что трудно женщине работу с учебой совмещать. Шли бы оба на дневной.

—           Двух нахлебников мы на вашу шею не посадим,—

возразила Ольга.— Свою долю я дневной работой компенсировать буду.

Убедила! Отец только руками развел. Мама, смеясь и плача, стала целовать Ольгу то в одну, то в другую щеку. Борис, гордый своей женой, с усмешкой поглядывал на домашнюю «сцену». А я наконец-то поняла, что такое невестка,  только  наша,  как  мне  кажется,  лучше  всех.