Дедушка увлекался конным спортом, работал на ипподроме жокеем и не раз брал призы, за что его, наверное, полюбила бабушка. Как это было давно.

Бабушка часто болела, и, если у Кирилла повышалась температура, она успокаивала его: «Пройдет. Все пройдет. И у меня так было, а вот живу!» И все проходило.

Прошла и бабушкина жизнь.

Глазами, полными слез, Кирилл смотрел на маленькую, сухонькую бабушку и думал: а вдруг свершится чудо — и бабушка проснется!

Где только Кириллу не приходилось бывать за свои пятнадцать лет! В цирке, театре, кино, концертных залах и музеях, а вот в церковь попал впервые. Бабушка приходила сюда и раньше, но Кирилла с собой не брала. «У молодых своя дорога,— говорила она внуку,— а старики доживают по-своему».

Впервые Кирилл увидел смерть так близко. На похоронах деда он не был по той простой причине, что к тому времени не успел родиться.

Освоившись в новой обстановке, Кирилл стал разглядывать стены церкви, потолок, иконы, людей. Бабушка хоть и была верующая, но икон в квартире не развешивала из-за сыновей. У нее была маленькая иконка, без рамки, деревянная, держала она ее при кровати.

Кирилл обратил внимание на высокие металлические стойки-подсвечники у каждого гроба. В них дымились тонкие свечи, издававшие едкий запах. Люди вокруг стоят такие же старые, как и его бабушка, и он подумал: пройдет немного времени, и они вот так же будут лежать в гробах, как бабушка Евфросинья, а он еще молод,— до девяноста ему далеко. От этого стало не так страшно.

Вдруг все зашевелились, подталкивая друг друга, стали прощаться с покойниками. Очутившись у изголовья бабушки, Кирилл положил букет цветов на ее руки и, поцеловав бабушку в лоб, вышел на улицу. В лицо ударил морозный воздух. Всю ночь бушевала вьюга, и сейчас все было белым-бело. Кирилл глубоко вздохнул и ощутил свежесть во всем теле.

Из церкви стали выносить покойников. Их было пять. Одних увозили на машинах, других несли к могилам, тут же, на кладбище.

Бабушкина могила рядом с дедушкиной. Места за оградой было так мало, что дедушка оказался по одну сторону старой липы, а бабушка — по другую.

Стоявшая возле Кирилла старушка вздохнула: «Сегодня они встретятся!» Кирилл удивленно посмотрел на нее, а она утвердительно закивала головой, как бы убеждая: «Да, да!»

Нет, думал Кирилл, там никто не встречается. Он представил себе бабушку и дедушку корнями одного дерева, откуда пошел род Фроловых, и, запрокинув обнаженную голову, стал отыскивать свою ветвь. Липа была корявая, изогнутая, с глубокими трещинами вдоль ствола, с толстыми и тонкими ветвями, как сама жизнь.

Едва опустили гроб в землю и замерзшие комья земли вперемешку со снегом легли на его крышку, как народ разговорился. Сначала об умершей, а там все смелее и смелее о жизни вообще. Живым свойственно говорить больше о живом.

—           Холодно сегодня что-то! — заметил один из родственников.

—           Зима. Зимой должно быть холодно. Избаловала нас природа, забыли, какие раньше в это время морозы были! — ответили ему.

—           Сейчас бы согреться и подкрепиться не мешает...

Кириллу есть совсем не хотелось. Он вспомнил, что

с кладбища все поедут на квартиру к дяде Васе, но не на сибирские пельмени, как было раньше, когда там жила бабушка. Теперь там будут ее поминки, и он еще больше помрачнел.

Он почувствовал, что сегодня стал взрослым и что жизнь куда более суровая штука...

Лифт в старом доме, где жил дядя Вася, был маленький и поднимался медленно. Кирилл, перепрыгивая через ступеньку, побежал на четвертый этаж. Он оказался там раньше остальных, но в квартиру не вошел, а поднялся на площадку выше, раскуривая на ходу сигарету.

—           Покуривает! — с досадой произнес дядя Вася.— Давно ли был вот такой? — и он показал рукой невысоко от пола.

—           Дома не замечал, а втихую, оказывается, потягивает! — ответил отец Кирилла.

—           За бабушку переживает,— вмешалась мать.

Родственники   и   знакомые   наполнили   шумом   квартиру, присаживаясь к столу. Было все как по праздникам в этом доме, стол ломился под тяжестью блюд. Не хватало одной хозяйки. Кирилл нерешительно вошел в комнату. Ему казалось, что бабушка вот-вот выйдет из кухни и обрадованно воскликнет: «А вот мой внучок!»

У стола потеснились, пропустили Кирилла к дяде Борису. Усадили рядом. Дядя Боря — самый старший из сыновей. Живет далеко на Байкале, даже в отпуск не каждый год приезжал в Москву. Как у всех Фроловых, у него были темные, слегка вытянутые глаза и густые брови со взлетом, словно взмах крыла огромной птицы, на худом, слегка скуластом лице.

На похоронах Борис Александрович держался спокойнее всех, не плакал, только смотрел на мать, плотно сжав губы. Но за видимым спокойствием скрывалось волнение. Это было заметно и по его разговору за столом, и по слегка дрожащему голосу.

—           Одна старушка,— рассказывал он,— посторонила меня в церкви от гроба и сказала: «Здесь только родственникам положено стоять». Вот и чужой уже стал... А разве я виноват, что живу далеко? Занесло меня дальше всех от родного дома. Время у нас — и то не московское: все норовит вперед убежать.

—           А я вас сразу узнал,— сказал сидящий напротив него мужчина.

—           Да? — И брови дяди Бори взметнулись.

—           По фотографии,— пояснил тот.— Она стояла у Евфросиньи Никаноровны на пианино.

—           Значит, здесь еще кое-кто знает меня! — с усмешкой проговорил дядя Боря.

Кое-кто знал о нем больше, чем он предполагал. И совсем не случайно Кирилла посадили рядом с ним. Знали и о том, что там за оградкой лежит не дед, а прадед Кирилла. И бабушка Евфросинья — прабабушка, а настоящим дедом Кирилла является «дядя Боря». Давным-давно он привел своего сына — отца Кирилла — к родителям, когда тому не было трех лет, и оставил на воспитание. Женился Борис Александрович рано, но жизнь не сложилась. Нрав у него был крутой, характер трудноватый, вспыльчивый. Жена ушла к другому, оставила ему сына,— и такое иногда случается! А когда он встретил новую подругу жизни — утаил о сыне. Кто знает, как отнесется к чужому ребенку молодая женщина, у которой вот-вот появится свой? Бабушка усыновила ребенка, дала ему отчество своего мужа: лишь бы у сына сложилась новая жизнь! Так у них появился третий сын. Никто не мог бы ее убедить в том, что отец Кирилла не сын ей. Она считала, что семейная тайна уйдет с ней в могилу. Но слухи земные ползучие...

Наконец разложили закуску по тарелкам, раскупорили бутылки. Всем захотелось «беленькой», надо было согреться, расслабиться.

—           Кто же начнет? Борис, давай по старшинству!

Его опередил дядя Вася, хозяин дома, как сын, на которого свалилась вся тяжесть утраты. Он лет на пять моложе Бориса, под шестьдесят ему, но так уж получилось, что всю жизнь, не считая военных лет, прожил в родительском доме. Человек он очень скромный, никогда не выдвигался вперед, а тут брата опередил, встал и сказал:

—           Я хочу от имени родственников и от себя поблагодарить всех, кто пришел сегодня к нам разделить наше горе.

Мама знала вас и очень любила...

Кирилл со вниманием слушал дядю Васю. У всех братьев есть жены, дети, а у дяди Васи, как умер дедушка, осталась одна бабушка. А теперь он остался один как перст. Поговаривали, что бабушка виновата в его одиночестве, но Кирилл знал, что это не так. Бабушка была очень добрая, дядя Вася — однолюб, как утверждала Мать Кирилла. Во всем виновата война и та девушка, которую очень любил дядя Вася, а она не дождалась его с фронта и вышла замуж. Он не встретил другой девушки, жил с родителями, работал, помогал ставить на ноги младшего брата, а когда дедушка умер и отец Кирилла женился, он остался со старенькой матерью, бабушке было уже за семьдесят, и она нуждалась в заботе.

«Такого сына не найти!» — говорили друзья и знакомые. Кирилл соглашался с ними. С момента, как он помнит себя, чаще всего у своей колыбели он видел бабушку и дядю Васю. Это они, в любое время года, в любую погоду тащились через весь город в Измайлово, если у Кирилла поднималась температура и врачи ставили диагноз — ангина. Они дежурили возле его кровати, если он лежал в больнице. Отец вечно пропадал на работе и в дальних командировках, а маме хватало дел с близнецами, появившимися вскоре после Кирилла.

Заниматься Кириллом, в общем-то, было некому, и опять приходил на выручку дядя Вася. Он брал его на выходные к себе, и они с бабушкой развлекали Кирилла как могли. Первым, кто поставил Кирилла на коньки, был дядя Вася, и до сих пор каждой зимой они катаются по ледяным дорожкам Лужников.

Говорить дяде Васе о матери было трудно. Он провел несколько последних бессонных ночей у ее постели, она умерла у него на руках, и все хлопоты с похоронами легли на него. Василий Александрович еле держался на ногах. Кирилл смотрел на дядю Васю и жалел его. «Как же теперь он будет жить один? — думал Кирилл.—Может быть, его забрать к нам? Нет. Он никуда не пойдет. Ему и раньше на работе предлагали переехать в новый дом, но он отказался. И соседи у них хорошие, и кладбище, где похоронен дедушка, рядом. А теперь и подавно, куда же ему переезжать, если придется следить за двумя, могилами! Не перебраться ли мне к нему?»

Мысли Кирилла были прерваны дядей Васей.

—           Кирюша,— обратился к нему дядя Вася.— Бабушка очень любила тебя. Пожалуй, больше всех нас... Ей всегда хотелось, чтобы ты быстрее рос, хорошо учился и обязательно получил высшее образование. Я надеюсь, что ты оправдаешь ее надежды и всегда будешь помнить о ней.

Кирилл согласно закивал. Дядя Боря, сидящий рядом, много пил, ерзал на стуле, отчего тот поскрипывал. Он раздражал Кирилла, и Кирилл недовольно посматривал на дядю Борю, а тот искоса поглядывал на него. Тостов Борис Александрович не говорил, но то и дело вставлял одно-два слова, как бы помогая высказать мысль другим, дополняя их.

—           Вы очень похожи на мать,— заметил сидевший напротив мужчина.

—           Нет! — резко возразил дядя Боря.— Мы с ней очень даже разные.

—           Я имею в виду внешнее сходство,—пояснил мужчина.

—           Василий — этот ее! Она его крепко прибрала к рукам, а я вольный орел! — перебил дядя Боря.

Он заметно захмелел. Кирилл уловил в его словах что-то недоброе к дяде Васе. В нем все вскипело, и он резко встал.

—           Можно мне сказать? — спросил он дядю Васю.

—           Говори, Кирюша.

—           Вот вы сказали, что бабушка меня любила больше всех... А я скажу, что все мое детство было связано с бабушкой...  Не стало бабушки, и я понял:  кончилось мое детство. И вообще я многое сегодня понял. Сегодня я стал старше, чем был вчера,— не на один день, а гораздо больше. Я многое понял, и вообще... Предлагаю тост за моего дорогого дядю Васю, Василия Александровича, за самого лучшего из сыновей бабушки!

Кирилл сел, закрыл лицо руками. Сквозь пальцы потекли струйки горячих ребячьих слез. Плечи его вздрагивали, он плакал горько, надрывно.

Наступила тишина. Все смотрели на Кирилла.

Дядя Боря словно протрезвел. Он повернулся всем телом к Кириллу, положил свою большую жилистую руку на кудрявую голову Кирилла и тихо произнес:

— Ты прав, внучек!

Встряхнув головой, Кирилл сбросил с головы руку Бориса Александровича и выбежал из комнаты.