Рассказ "Вся тайна Черного лесного Дрозда"!

Иногда.так хочется поблагодарить дроздов птиц за то,что они есть и что мы можем так мощно наслаждаться их обществом,что прямо .если ты видишь черного дрозда,то дух захватывает настолько сильно и одновременно за это птицы какая-то мощная гордость берет,что ты еще больше поражаешься и видишь сразу,Дрозд настолько прекрасен,что ты влюбляешься в эту птицу сразу и на всю жизнь, сейчас мы с вами прочитаем интересный рассказ о дроздах, которые  дрозды нам просто сами расскажут своими повадками,что им нужно от человека,а человеку от Дроза,итак идем в большое лесное путешествие  исследовать Дрозда.

Красивое имя у птицы. Помните, в «Записках охотника»? «Звучный напев черного дрозда внезапно раздавался вслед за переливчатым криком иволги,..»

 

Такая удивительная птица как черный дрозд-это всегда потрясающе красивое зрелище

Всего одно упоминание — и вот он, среднерусский лес с громадами-дубами, тусклым листом орешника, пахучей калиной и белыми грибами под свесом еловых ветвей.

На Урале черные дрозды не водятся. Есть они где-то под Пермью, да и там из редкости редкость. А мне очень хотелось подержать такую птицу. Ведь -когда за свою жизнь повидаешь и соловьев, и зарянок, и жаворонков, тянет к чему-то необыкновенному.   Я   мечтал  о  черных

дроздах  да  по воскресеньям  на  птичьем рынке — своеобразном   клубе   птицеловов-любителей — слушал   о. них , разные басни.

Больше всех рассказывал о дроздах некто Козленко, известный у птичников под названием «артист». Не знаю: был ли он артистом, но больше был известен как несусветный лгун. Двух слов Козленко не мог произнести, чтобы одного не приврать.

— Дрозды?— мягко, обвораживающе говорил он, глядя на собеседника благородными глазами испанского вельможи.— Так я ж их тысячи передержал. У Пятигорске у нас их — у каждом кусту.

— А что ж сюда не привезли?

— Та некогда ж было. Днем репетиции. Вечером спектакли.

— Ну-у! А выходной?

— Так я ж и у выходной с утра до ночи в театре. Пятьдесят две роли за сезон! Вы понимаете? Мне ж заслуженного хотели дать. Весь театр провожал, плакал...

— Ну а дрозды?

— Та я ж их тысячи... Гнездо у него на ели, на кипарисе то есть... Высако, высако. Шапка валится. Вижу, туда они   залетают,  а   где ж достать?   Носят  вот таких червей, да вот, вот таких бабочек,— на метр разводил руки артист.

Другой «старый птицелов», самоуверенный портной Парамонов, говорил, важно попыхивая сигаретой из янтарного мундштучка:

— Я их в Саратове помногу ловил. Дикая птица... Не выдержать ее. Петь громко не будет. Под свой нос вполголоса пропевает.

— Вот    в июне на Кавказ собираюсь, в Хосту,— говорил я,— может быть, поймаю.

— У Хосту? У Хосту? — удивлялся Козленке.— Та я ж там тысячи раз... Ниччево там нет. Ловить негде — голые горы та колючий кустарник. Неет, дроздов надо у Пятигорске, у Нальчике.

...Такси неслось по извилистому горному шоссе из Адлера в Хосту. Мелькали сияющие солнечные склоны в непролази незнакомой зелени. На поворотах визжали покрышки, то прижимало к дверце, то откидывало в глубь

машины.

Что может быть лучше,чем встретить Дрозда в лесу? Наверное -это просто удивит вас и конечно запомниться надолго!

 

Таксист торопился. Время — деньги. А на Кавказе особенно. Это я понял с прилета, когда толпа квартиросдате-дей взяла нас в кольцо, прямо в аэровокзале.

— На берегу моря!

— С пансионатом...

— Со всеми удобствами... Пожалуйста к нам...

— Всего два рубля в день...— сыпалось со   всех  сторон.

Насколько можно было разглядеть в бешеной гонке дорогу, я таращился с любопытством новорожденного. Пальмы. Мостики. Ущелья. Странная голубая зелень эвкалиптов. Дачная белизна домиков. Открыточная красота кипарисов. Все это вместе с горячим воздухом, врывавшимся в окно машины, удивляло и тревожило.

В одном месте поднялась  с   обочины   черная  птица. Ясно увидел я черноту пера и желтый клюв.

—  Дрозд!—крикнул я сидящей  рядом сестре.— Черный дрозд!

Она равнодушно кивнула. Нельзя сказать, чтоб сестра не интересовалась птицами. Интересовалась, конечно... Но если гордо сравнить мой интерес к ним с потоком солнечного света, то заинтересованность сестры была светом лунным, отраженным.

В тот же день, к вечеру, на заросшей круче горы я снова услышал и увидел черного дрозда.

Он сидел на сухой макушке грузинского дуба и меланхолично высвистывал что-то лесное, неведомое. Он брал тоны выше и ниже, спускаясь до басового  гуканья, и вдруг точно переводил какой-то регистр, и снова приятная флейта баюкала вечереющий лес.

Мы стояли у подножия горы, слушали и толкали друг друга локтями.

—  Завтра же пойду искать гнездо,— храбро сказал я.— Раз он там поет, значит, у него гнездовой участок.

Сестра с сомнением поглядела и промолчала. Она была здесь уже не в первый раз. Мои расспросы и суждения, наверное, надоели ей.

Уже поздно мы вернулись в гостиницу на гранитной набережной мелкой каменистой речонки. С гор дуло холодом. В темных кустах у входа мерцали светляки. Пронзительно свиристела цикада. Не то летучие мыши, не то огромные бабочки-сатурнии проносились на свет нашего окна, ширялись о стекло мягкими крыльями и пропадали. Мы заснули под кваканье, бормотание, лай и гомон здешних лягушек.

На другой день я понял причину скептицизма сестры. Привыкнув к уральскому лесу, я даже представить себе не мог, до чего же непроходимы заросли на Кавказе. Если есть нечто среднее между густым киселем и твердым веществом, то вот кавказская зелень. Едва я сунулся в молодую поросль и начал взбираться   по  крутизне,  миллион мелких колючек впился в мои руки, ноги, одежду, задери живая всякое движение. Ежевичные плети кипятком ошпаривали ладони. Завеса плющей трудно рвалась, дрожа и цепляясь. Плющей было видимо-невидимо! И каких разных: то с треугольными листьями, то с сердцевидными, то ни дать ни взять — березовыми,.. Они въедались в кору деревьев, оплетали ветки, ползли по земле. Я бился в них, точно муха в паутине, с проклятиями прорывался, карабкался, падал и скоро понял, что буду у заветного дуба на середине склона не раньше как через неделю.

Так же медленно, обдираемый колючками, я спустился на дорогу к подножию.

— Ничего,—утешала меня сестра.— Может быть, зайти с другой стороны горы?

Нового дрозда мы увидели бегающим в водосточной канавке подле каменной садовой стены. Это была самка величиной побольше скворца, бурая и рыжегрудая. С видом женщины, обремененной немалой семьей, она хлопотала в канаве, переворачивала камешки и гнилые листья. Вот нашла что-то, схватила и медленно улетела в густой сливовый и черешневый сад  за каменную   стену.

— Пойдем,— сказал я сестре.— Поищем ее...

— Пойдем, согласилась она, покусывая соломинку.— Но ведь там сады...  Вдруг нас...

— А-а... Много ты понимаешь! Здесь же не такие хозяева, которые сад колючей проволокой огораживают, здесь Кавказ, Восток, гостеприимство...

«Приезжайте, генацвале, на-ри-на-ри-на. Выпьем с вами, генацвале, белого вина...»

И я уже взбирался по хорошо уложенной песчаником чистой тропинке за белую чистую стену. Черешни желтели и краснели над нами. Абрикос раскинул свои похожие на иву перистые листья, и алыча, кислая, зеленая, сводящая с ума одним своим недозрелым видом, алыча была повсюду. Глядя на нее, я представлял разжеванный лимон и толченую клюкву.

Дроздов, однако, не было ни видно, ни слышно.

Зато из странного по архитектуре длинного и беленого строения, напоминающего огромную уборную, выглянула старуха в черной шали.

Выглянула, исчезла.

Через секунду атлет-мужчина сине-чернокудлатый с волосами на голой груди и руках пошел навстречу.

— Зачем ходыш? Тэбе на дороге мало места? По садам шалыгаешь? — зачастил он.

— Да вот, дрозды...— не закончил я.

— Я тэбе покажу такой дрозды!

И мы повернули назад.

Может быть, только присутствие женщины спасло меня от большего.

Мы прожили в Хосте полмесяца и все ходили под вечер слушать того отличного певца на высокой горе, на грузинском дубе. Словно поддразнивая нас, он курлыкал, аукал и насвистывал, точно лесной Пан, и сестра говорила знакомым на пляже, что ей на меня жалко смотреть.

Дрозд-Это совершенно уникальная птица,да дрозд всегда интересен человеку и где конечно можно встретить дрозда?

 

А пляжные знакомые мило улыбались, мило кивали, и во взглядах этих милых людей в плавках было: он же сумасшедший. Да, конечно, сумасшедший. Ведь только тронутый человек может ехать на Кавказ, чтобы лазить по горам за какими-то дроздами, ловить бабочек! Искать жуков! Тратить на всю эту гадость дорогое время отпуска,

вместо того чтоб размеренно отдыхать под тентами на лежаках, жариться на солнце, купаться в море.

— Море — это йод. Море — это здоровье,— убежденно говорил молодой инженер из Москвы. Он вбирал здоровье с утра до ночи, валяясь с книжкой на надувном матраце. Когда море гудело штормом и волны с ворчанием «оро-оро-оро» катились на водоплеск, он ложился в зону прибоя улавливать целебные ионы. И вообще казалось, что здесь все помешались на здоровье, и загорали, и отдыхали до изнеможения. Даже на головные боли жаловались, точно впрямь некуда было деться от этой дышащей зноем и ветром солнечной полосы берега, усыпанного пестрой морской галькой и сплошь заваленной темными и белыми телами в купальниках фантастических расцветок.

На третий день мне ужасно надоело злое южное солнце. Нагретые им до сковородного жара валуны и окатыши обжигали ступни. Непрестанный гул волн, соединенный с шуршанием трущейся гальки, нагонял тоскливое настроение. Поворотившись раз двадцать на дощатом лежаке, разомлелый и рассолоделый, я лез в расплавление блестящую теплую и грязную волну.

Я не влюбился в море. Оно было обычно зеленым, а не синим и тем более не черным. Оно было огромным, но не таким величественным, как представлялось раньше. По нему плавали маленькие катера с трамвайными сиденьями и с пышным названием — теплоходы. Оно больно хлесталось камешками даже в слабый прибой. В нем не было видно ни рыб, ни крабов, ни дельфинов, ни других морских чуд. А знаменитая морская горько-соленая вода была не солонее Ессентуков № 17. Ее можно было пить.

 

Я подозреваю, что многие люто скучали на пляже, скучали за картами, за разговорами о загаре, за разглядыванием бедер и ножек. Наверное, хорошо чувствовали себя тут только кучки развязных юнцов в мексиканских сомбреро и с замурзанными гитарами через плечо. Они бродили по пляжу, перешагивали через загорающих и бесцеремонно рассаживались возле каждой смазливой девчонки.

— Подумаешь, нашелся критик!— скажут иные.— А

что же делать у моря, как не купаться, как не загорать?

Сдаюсь заранее! Я и не против такого. Кому что нравится... Но почему должно нравиться всем одно и то же?

Вообще, прожив тут пару недель, я вдруг обнаружил, что Кавказ — великолепное место и для всяких тунеядцев, лодырей и лжебольных. И нередко думалось: а вот нашелся бы такой невод, что пропускал бы сквозь ячейки отдыхающих тружеников и задерживал тунеядцев. Ох, какой улов достался бы рыбакам...

— Чем ездить на Кавказ ловить каких-то птичек, вы

бы лучше позагорали как следует. Приедете в свою Сибирь, никто и не поверит, что на море были,— судила жена инженера, коричневая до фиолетового отлива на лопатках. По-видимому, не слишком примерная в школе по географии, она упорно помещала Свердловск в Сибирь и

наивно спрашивала:

— А у вас и трамваи в городе есть?

— Есть.

— А троллейбусы?

— Тоже есть.

— А рестораны?         -Да.

—           А что, строганину там подают? — более профессионально интересовался инженер.

Мы переглядывались.

— Конечно,  подают.   Но   больше  мы   любим   сырую рыбу живьем,— говорила сестра.

Тогда они смущались и начинали хохотать. Наверное, сестра разделяла их взгляды   на   пляжный отдых. Иногда, заметив в ее глазах подобие тоски, я горячо убеждал ее пойти загорать. Но тем не менее она верно следовала за мной во всех походах, может быть, из солидарности, может быть, просто по доброте душевной. В конце концов я предложил поискать дроздов в горах за Хостой. И вот по безумной дороге мы взбираемся на гору Ахун. Справа серая каменная стена, слева сосущая душу голубизна, от которой мерзнут ноги. Так почти все время, пока автобус не останавливается у какого-то санатория.

—  Ну-у! — говорит бледная спутница, вылезая из машины,— больше не поеду.

Мы шагаем вверх по санаторно-чистым дорожкам мимо розового благоухания, пузатых чешуйчатых пальм, искривленных юкк и прочей показной южности. Справа столовая — белоснежный храм еды. Сквозь окно — салфеточки в кольцах, фужеры, фрукты. Слева — двухэтажные коттеджи.

«Санаторий Минздрава» — красовалось на арке ворот.

Рослый садовник, подстригающий розы, дремуче покосился на нас.

Скоро мы миновали санаторий.

Выше по склону темнел лиственный перелесок. Сырая глинистая дорога ныряла в него. Мы вошли. Теплая сырость была тут. Ноги скользили. От духоты колотилось сердце. И везде перелетали, чакали в сумеречных кустах черные дрозды. Здесь было много черного. Черная большая змея гибко переползла дорогу. Черные жуки-скакуны перебегали там и сям. Я отвернул влажный черный камень, и под ним беспокойно завозился черный, вполне настоящий скорпион. Я никогда не видел живых скорпионов и почему-то представлял их желтоватыми. Похожий на маленького рака скорпион совсем не торопился бежать. Подняв торчком свой хвост, он независимо переступал паучьими лапками. Весь вид его говорил: никого не боюсь, попробуй задень-ка меня! Я тронул его гнилым прутиком, и скорпион тотчас саданул в прут кривой ядовитой колючкой хвоста.

— Черт с тобой, сиди под своим камнем,— сказал я, заваливая булыжник на место.

Скоро перелесок кончился. Мы вышли на просторную плантацию. Тут росли персики, абрикосы и орех-фундук в бледно-палевых обертках, очень похожий листвой на обыкновенную нашу ольху.

Где-то журчала вода.

Где-то стучал дятел.

— Съешь орешек,—сказала сестра, протягивая руку к ветке.

— Что ты, что ты...— испугался я.— А вдруг сейчас появится какой хозяин и закричит?

Впереди открылась низкая ложбинка. Роща длинно-иглой сосны-пинии темнела за ней. Стояла на переднем плане величавая и тенистая кавказская липа. А под липой, совсем как на французских пасторалях, любезничала парочка, ушедшая подальше от глаз людских.

В ложбине у грязной лужи бегали, задирая хвосты торчком, все те же черные дрозды. Их было не меньше десятка. Едва мы подошли ближе, дрозды заквохтали, зачакалй и полетели во все стороны. Коричневая грязь по краям лужи была в крестиках их следков.

Благодаря пророчествам Козленко я не рассчитывал встретить здесь в таком изобилии этих интересных птиц и не взял птицеловной сети. Со мной был лишь маленький лучок-самолов. Его-то и установил я на грязи возле лужи, насыпав в прикормку мелких бабочек, мух и лесных клопов.

Как  я  сожалел, что не привез с собой личинок мучного хруща — самый лакомый корм для дроздов!

А потом мы ушли, поднялись повыше, сели на крутизне и замолчали. Было тепло, и был ветер. Шумела сосновая" роща, и море внизу зеленело   свинцовой   зеленью.  Было видно, как цепочками бегут по нему белыши. Игрушка-кораблик тянул за собой двоящийся след. Белая бабочка промелькнула перед глазами, уселась на цветущий татарник. Это был каменный сатир. Он покрутился по малиновому соцветию и затих, сосал медвяный сок. Кружились тут же и обычные бабочки: репейницы и голубянки. Пара зеленых дятлов хлопотала на засохшем дубовом стволе, простукивая его со всех сторон.

— Даже не верится,— сказала сестра.— Мы где-то в горах. Там Черное море. Древнее море. Эвксинский понт! Сюда плавали греки! Здесь жила волшебница Медея и стояли забытые города. Погляди, там не видно греческих фелюг? А ведь море и тогда было такое же, и горы, и лес... Вот мы смотрели тисовые деревья. Им по две с половиной тысячи лет. Значит, они росли еще при персидских царях

Дарий и Ксерксе в пятом веке до нашей эры (сестра — историк и всегда ищет историю, даже в чебуречной).

— Да,— в тон ей сказал я,— они росли при всех Людовиках, бонапартах, мамаях, не говоря уже о династии Романовых. Просто удивительно, как это никто из властителей не повелел их срубить. Ведь властители стреляли зубров, травили оленей, жрали пироги из соловьиных языков, объедались паюсной икрой и все-таки упустили наслаждение срубить два тысячелетия сразу...

Она словно не слышала меня.

— А все-таки здесь все новое и древнее. Даже солнце. Тут очень ярое солнце...

И она потянула юбчонку на сожженные колени.

— Смотри-ка, смотри,— показал я вниз по склону, где росли два широких куста.

Черный дрозд нырнул в один из них.

— Видела?

— Да.

 

— Поняла? . — Нет.

— Зачем он в куст залетел?

— Ну, мало ли...

— Сиди и смотри, я схожу проверю самолов. Если в куст еще раз залетит дрозд, значит, там у них гнездо.

— А-а...

— Бэ-э...

Я ушел. В ложбине у лужи по-прежнему бегали черные птицы. Ни одна не думала соваться в мой самолов. Может быть, они стеснялись той парочки, что обнималась под широкой липой?

—  И аллах с вами! — сказал  я, снимая снасть.

— Туда еще дроздиха залетала,— радостно сообщила сестра, указывая на куст.

— Пошли искать...

Мы спустились по пояс в траве к темным кустам, которые оказались ни больше ни меньше как лавровыми!

Подумать только — настоящий благородный лавр, которым увенчивают победителей и лауреатов. Лавровый лист! Лавровый куст!

— Ты ищи там, а я здесь,— показал я спутнице на другую сторону куста.

Продолжение рассказа о Дроздах,читайте во 2 части рассказа 

Похожие фото (0)
Рассказ о
Мы исследуем дроздов совместно и нам так интересно данное путешествие в лесу,что совершенно потрясающий рассказчик  на с вами проводит в глубину самого потрясающего леса,там мы и наблюдаем за такими прекрасными птицами как Дрозд,изучаем их повадки и
Хороший рассказ о лесных Чижах - Удивительная история!
Чижи,чижи.да красавцы такие интересные чижики,а хотите прочитать по-настоящему интересный и даже интригующий рассказик об чижах,которые стремительно увлечены человеком или человек увлечен,настолько сильно чижами,что практически люди полюбили чижей
Интересный рассказ
Кто такой Соловей?Да,нет это давно уже не соловей разбойник.а соловей часто украшает наши леса и поля,соловей как птица,своим пением радует нас сполна,да соловьи это не просто птицы,а совершенно потрясающие птицы и птенцы этих птиц,удивляют нас не
Рассказ - Куда из России улетают дикие певчие птицы?
Скажите.а вы когда-то вообще задумывались над тем фактом,куда или когда и куда в принципе улетают птицы из вашего города?Да конечно,конечно,нам безумно сильно интересно,куда все-таки с таким интересом совершают перелеты дикие птицы и где птицы
Певчая птица
Расскажем мы сказку сегодня о птице Варкуша,которая живет где-то в лесу и люди часто готовы практически просто так полюбоваться этой изумительной птичкой,что приходят в лес и старательно выискивают птичку "Варкуша"Да,нелегко повстречаться с
Рассказ птица певчая - Когда поет
Дроздами любоваться любят очень многое жители в нашей стороны,да любителям птичек,дрозд,конечно интересен настолько, насколько сам дрозд допускает к себе человека,да и дрозды по своей природе очень даже красивые игры,а что мы все-таки знаем о
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Популярное
Реклама