Рассказ "Как коза была виноватой" Печальный рассказ!

Шла пятая послевоенная весна. Еще не все воронки от снарядов были перепаханы, и вот теперь, заполненные талыми водами, они напоминали огромные блюдца. Земля не торопилась заглатывать влагу, она пила ее медленно, как бы причмокивая.

Андрей Анохин возвращался домой из райцентра, где собирали на совещание механизаторов. Не стал он месить дорожную жижу, не успевшую просохнуть после долгой зимы, и выбрал другой путь. Он шел по шпалам железной дороги, тянувшейся вдоль кромки леса. Шел не спеша. Думал о предстоящем севе, прислушивался к звонким птичьим трелям, наслаждался запахом пригретой солнцем земли.

Расстегнутое красивое пальто, с которым он не расставался, хлестала полами по забрызганным грязью голенищам.

Впереди на путях появилась белая коза. Она была привязана длинной веревкой к молодому деревцу, растущему неподалеку от железнодорожной насыпи. Под деревцем на корточках сидели трое ребятишек и о чем-то горячо спорили, ковыряя палочками в земле.

Неожиданно, почти совсем рядом, раздался паровозный гудок. Из-за леса показался тяжеловесный состав.

Один из мальчуганов ухватился за веревку, которой была привязана коза, и стал дергать ее. Коза упрямо сопротивлялась. Тонкими ножками она упиралась в гальку, насыпанную между шпалами, и яростно мотала головой.

 

Тогда Степка — так звали мальчугана,— продолжая дергать за веревку, стал взбираться по насыпи. Поезд на полной скорости приближался. Андрей бросился вперед. Прыжок — и вот уже их трое: он, мальчик и коза, а перед ними черная, дышащая жаром огромная машина — паровоз. Андрей с силой толкнул мальчугана под откос.

...Анохин открыл глаза. Вокруг были чужие люди. Не сразу понял Андрей, где он. К его лицу наклонилось что-то белое, большое. Наконец он разглядел чьи-то глаза и услышал незнакомый голос: «Молодчина, Анохин! Все будет нормально».

Веки Андрея снова сомкнулись, и он почувствовал, как проваливается в черную пустоту. «Вот и все,— промелькнуло  в  сознании  Андрея.— Я  лечу  во   вселенную и превращусь в звезду. Так когда-то говорила бабка». Ксения — жена Анохина,— как только узнала о случившемся, подхватила двух своих дочерей-двойняшек и покатила на попутной машине в больницу. Двое суток обливалась слезами, пока муж не пришел в себя.

—           Легко сказать — жив остался! А как по земле-то ходить? — причитала она.

—           Теперь протезы делают,— успокаивал ее хирург.— С ними еще и танцевать будет. 

 

—           Нет! — возражала Ксения.— Чего нет, того не приставишь. Не приведи господь вам без рук остаться! Какие бы протезы ни сделали, к операции вас не допустят. Всех нас его ноги кормили. Тракторист же он, тракторист!

Девочки, глядя на мать, начинали всхлипывать и прижиматься к ней своими хрупкими плечиками.

До беды Анохин не жаловался на здоровье и после операции стал быстро поправляться.

Как только к нему разрешили пускать посетителей, первыми явились сотрудники районной и областной газет.

Пришел и виновник случившегося, с отцом и матерью. Они, не смущаясь, благодарили Анохина за спасение сына, обещали помощь по хозяйству и щедро отпускали подзатыльники десятилетнему Степке. В заключение фотокорреспондент сфотографировал пострадавшего со спасенным и на второй день привез несколько газет, где были помещены снимки.

От газет шел запах типографской краски. Анохин не спеша полистал газету, почитал о готовности тракторного парка к севу и, тяжело вздохнув, стал рассматривать фотографию, где был изображен он на больничной койке, рядом с растерянным Степкой.

Прочел коротенькую заметку под фотографией и отложил газету в сторону. Ее подхватили больные, и загуляла она от кровати к кровати.

Андрей смотрел в окно. Высоко в голубом небе проплывали белые, рыхлые облака, и, что в эти минуты творилось в его душе, никто не ведал.

Из больницы Анохин вышел на костылях. Ампутированные ноги его были одна чуть короче другой. Прищурив глаза, он посмотрел на солнце. На скулах заходили желваки, и было слышно, как заскрипели зубы.

Ксения молча, искоса поглядывала на мужа. У крыльца больницы стояла колхозная подвода, на которой она приехала за мужем.

 

 

Степка с матерью пришли с ними попрощаться.

—           Прости меня, дядя Андрей! — переминаясь с ноги

на ногу, еле слышно произнес малец, виновато опустив

голову.

Андрей потрепал Степку за непослушный чуб.

—           Да что уж теперь! Только впредь смотри, куда кидаешься. Коза что? А вот как бы тебя не стало, так мамка сейчас слезы лила бы!

—           Я теперь и близко к рельсам не подойду.

—           То-то же! Жизнь у тебя, Степка, вся впереди, ее нужно очень достойно прожить, береги ее,— закончил Анохин и, опираясь руками о борт телеги, подтянулся и сел, глубоко провалившись в настланное душистое сено.

Мать Степки подошла к Ксении, прощаясь, вложила ей в руку небольшой сверточек, завернутый в белый, горошком, платок.

—           Что это? — удивилась Ксения.

—           Это от нас... на лечение,— покраснев, произнесла Степкина мать.

—           Чего-чего? — строго переспросил Анохин.— Больше ничего не придумали? Я не из-за денег вашего сына спасал, а прожить и так проживем! Верни, Ксения! — приказал Андрей.

—           Как же нам вас благодарить! Ведь сына спасли, сами инвалидом стали! — женщина всхлипнула.

Эти слова как ножом полоснули сердце Андрея.

—           И слезы ни к чему вам, во всяком случае! — буркнул сердито Анохин.— Бывайте здоровы! Трогай, Ксения.

Телега заскрипела и покатилась. Степка с матерью смотрели ей вслед, пока она не скрылась.

...Откуда беды ждать, человек не знает. Демобилизовавшись после войны, Андрей стал водить трактор, а Ксения учетчицей в правлении работала. Веселый был парень Андрей, да и Ксения от него не отставала. От матери унаследовала звонкий голос и умение песни народные петь. В свободное время оба в самодеятельности участвовали при колхозном клубе. Вскоре и поженились. Жили не тужили. И вдруг такое приключилось...

Тяжело переживал Анохин инвалидность свою. «С войны пришел целневредим, а тут на тебе. Заклинила меня жизнь, пригвоздила в полном смысле!» — сокрушался Андрей.

 

 

Стали к нему дружки-приятели захаживать, каждый со своим «горючим». Раз выпили, другой. Ксения не мешала. Жалела она мужа сильно, сама переживала и про себя думала: «Пусть немного дуплу успокоит!» Как заметила, что Андрей в одиночку прикладываться стал, возразила, а он возьми да замахнись на нее костылем.

—           Что ты в моей жизни понимаешь? Я же теперь таракан домашний! — прикрикнул Андрей и ударил жену костылем по плечу.

В этот миг Ксении показалось, что всему пришел конец и жить больше ни к чему.

Она выбежала из комнаты в прихожую, плечи судорожно затряслись. Сдерживая рыдания, она чувствовала, как горячие слезы катились по щекам.

Сердце сжалось от боли. Зазвенело в ушах. Она обхватила руками голову, закрыла глаза и, заглатывая ртом воздух, старалась плакать бесшумно, чтобы не услышали девочки.

Наконец Ксения, как бы захлебнувшись, тяжело всхлипнула. Она расстегнула ворот блузки и чуть спустила рукав с плеча, где четко вырисовывалось красное пятно. Плечо горело жаром.

С окаменевшим лицом Ксения села на лавку. Со скрипом отворилась дверь. Бледный, с трясущимися губами, появился Андрей. Громыхая костылями, он подошел к жене.

 


—           Прости меня! — проговорил он.

Ксения сидела неподвижно. Долго тянулось молчание. Ксения старалась перебороть себя. Простить сразу было трудно, но и не простить она не могла.

—           Извини. И прощай,— тихо сказал он.— Что тебе со мной маяться?

—           С каких же пор ты меня разлюбил? — не глядя на мужа, прошептала Ксения.

Андрей низко наклонил голову, говорить ему мешал ком, подкатившийся к горлу. Собравшись с духом, ответил:

—           Может, и отпускаю оттого, что люблю... Не хочу видеть, как ты со мной мучаешься. Что заработаю, дочерям на воспитание отдавать стану, а тебе волю даю...

—           Смотри, какой хозяин нашелся! Дружки надоумили или сам дошел? — тихо спросила Ксения.

Вдруг она сорвалась с места, кинулась к Андрею, прижалась к его широкой груди.

—           Никуда, никуда я от тебя не уйду, дурень ты чубатый! Но и тебе так жить не позволю! — сквозь слезы произнесла Ксения.

Андрей неустойчиво покачивался на костылях, одной рукой гладил по голове жену.

Чтобы не сидеть без дела, приобрел Анохин нехитрый сапожный инструмент и стал приколачивать подметки да набойки.

Долго еще после войны люди бережливо к обуви относились, латку на латку лепили, так что работы хватало, и заработок в общий котел шел.

 

Жить они стали не лучше и не хуже других. Нельзя сказать, что все гладко пошло между ними. Всякое бывало: ссорились и мирились. Случалось, что пил Андрей.

Откуда только терпение у Ксении бралось? Росточком небольшая, пухленькая, глазастая. Уставится на мужа с укором, и этот ее взгляд действовал на него хлестче всяких слов. Андрей опустит руки, сядет за сапожный столик, зажмет голову руками и плачет, как маленький: тихо, обиженно, шмыгая носом.

 

Никак не мог забыть Андрей ту белую козу, из-за которой без ног остался, даже во сне она ему не раз снилась.

—           Хватит ныть! — прикрикнула как-то на него Ксения.— В город надо ехать! Не ты один без ног живешь. Сколько с войны таких вернулось, думаешь, им легче?

Прав доктор, протезы тебе пора делать.

Долго сомневался Андрей: «Что отрезано, того не приделаешь!»

Но Ксения убедила. Когда протезы были готовы и Анохин впервые встал без костылей, радовался, как ребенок. «А ведь доктор прав был, так, пожалуй, и танцевать научусь!»

Танцевать не танцевать, а ходить учиться пришлось, и довольно долго. Сначала на палку опирался, а затем и без нее пошел, переваливаясь с боку на бок.

Вскоре Анохина потянуло к людям. Через год односельчане выбрали его членом правления, а затем — председателем колхоза.

Ксения ходила счастливая, гордая за мужа, а значит, и за себя.

—           Покажешь людям, что душой болеешь,— жалеть станут. А жалость ослабляет, руки опускаются,— говорила она подбадривающе Андрею и как будто силы в него вливала.

—           Тылы у меня надежные, крепкие,— шутил не раз

 

 

 

Андрей.— Только я в отступление налажусь, ан мне подкрепление боевое шлют.

Ксения на это только улыбалась.

От роду Анохин был добрый сердцем, а пережив случившееся, еще внимательнее к людям стал. Бабы в селе в пример его своим мужикам ставят: «Сумел человек себя перебороть и вас уму-разуму учит, вот и слушайте его!»

Работал Анохин за троих, словно упущенное наверстывал. Вставал до петухов, шел по деревне не торопясь, приглядывался к домам и заборам. По ним определял, кто как живет, где еще нуждишка не перевелась. На заседаниях правления вопрос ребром ставил: «Выполним государственный план — свои дыры латать будем».

Колхозные дела пошли в гору. Бывшие фронтовики работали по-солдатски споро. Молодежь, уходившая в город на учебу, хотя и не вся, но возвращалась в колхоз. На них Анохин опирался, смело выдвигал молодые кадры. А чего не выдвигать? Они же грамотные, здоровые. Многие после школы к ним на обучение потянулись. Курсы при колхозе открыли, сократилась утечка рабочей силы из деревни.

Зачастили в колхоз «Заря» корреспонденты. Отношение к ним у Андрея Лукича свое, особое. Если другие председатели сами к себе газетчиков приглашали да с охотой рассказывали о себе и своем хозяйстве, то Анохин всячески уклонялся от расспросов о своей персоне, о делах же колхозных поручал агроному докладывать или кому-нибудь из членов правления.

—           Что-то ваш председатель нелюдимый,— удивился

однажды корреспондент областной газеты.— Мы его

прославляем, а он от нас прячется.

— А он у нас личность прославленная,— бойко ответила агроном.

—           Надо полагать,— согласился корреспондент.— Бывший фронтовик, без ног, инвалид, а духом не пал.

—           Мужик-то он бывалый, а ног после армии лишился.

—           Под машину попал?

—           Под машину. Паровозом она называется.

—           Как же это случилось? — заинтересовался корреспондент.

В области он человек новый.

—           Об этом в свое время ваши товарищи писали.

А вообще-то всему виной была коза...

 

...А из Степки хороший человек получился. В городе на врача выучился, домой вернулся и теперь работает в районной больнице. Хирургом. Нет-нет да и завернет к дяде Андрею. Повидаться, о жизни поговорить. «Как-никак вторым отцом мне доводится,— говорит Степан Петрович.— Жизнь мне подарил. Вот и должен я эту свою вторую жизнь сполна прожить, всю — до капельки — людям отдать». И отдает. Себя не жалеет.

Похожие фото (0)
Рассказ
Весна началась не сегодня, но, как она началась, проглядели. В пасмурные, тягучие дни, когда моросил по снегу мартовский дождик вперемежку со снежной крупой, грачиный грай не так-то уж был слышен. Но однажды ночью взыграл ветер и невесть откуда
Рассказ
Столько волнений с утра! У сапожника Никита пропал аппетит. Весь день ничего не ест, не ест и на следующий. Никто, однако, не верит, что аппетит у него пропал от переживаний. Пива перебрал накануне, утверждают односельчане. С похмелья ничего в горло
Рассказ
Зойка стучит карандашом по графину. —           Тише, товарищи! .. Тише! Начнем нашу встречу... У нас в гостях Алексей Петрович Буренков. Вы все знаете Алексея Петровича. Он участник трех войн и трех революций, организатор нашего Митьковского
Рассказ-
Экспресс Москва — София идет на запад. У окна стоит женщина и задумчиво смотрит вдаль. Женщина возвращается домой. Собственно говоря, трудно сказать, где ее дом: там ли, куда она едет, или там, откуда уезжает. И в те послевоенные годы, когда она
Интересный рассказ
С тех пор как Виктор Птицын, слесарь-сборщик, приобрел в рассрочку цветной телевизор, он мчался домой, чтобы не опоздать на «Клуб кинопутешествий». Однажды после очередного просмотра Птицын воскликнул: «Мир прекрасен!» — и твердо решил
Искренний и настоящий рассказ
В Прагу я приехала с Георгием Васильевичем Боброым, доктором медицинских наук. Наша совместная работа была темой доклада на симпозиуме. Все шло хорошо, только туман портил настроение. До слез обидно: первый раз в Праге — и не увидеть ничего из-за
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Популярное
Реклама