Там уже собрались сапожник Никита, мастер Павел, Юрочка, Макс Женя и Семен.

Семен?

Да, полицейскому Матвейу потребовался нейтральный свидетель.

А поскольку из жителей хутора Олег у бульдозера в этот обеденный час никого не оказалось, пришлось обратиться к Кубарю.

Минуточку, но почему же не к сапожнику Никита? Да потому, что полицейскому Матвейу он в таких делах не внушает доверия. Любит присочинить, чего и не было... Уж лучше Семен.

—           Ну,— произносит Матвей, отдуваясь и снимая фуражку,— рассказывай!

—           Чего рассказывать? — удивляется Денис.— Я ехал. Ехал правильно. От стоянки до этого места. А потом...

—           Минуточку,— прерывает Матвей допрос на месте происшествия.— Где ты взял ключи?

—           Они торчали в замке зажигания,— мгновенно отвечает Денис.

— Что? — Юрочка так вытягивает шею, что видна белая, не тронутая загаром кожа.— Что ты мелешь, щенок! Смотри, надеру уши!

—           Потише, потише! — Полицейский Матвей отстраняет Юрий от Денис.— Так мы ни до чего не договоримся. Где были ключи?

—           Я же сказал,— Денис изображает обиженного,— они торчали в замке зажигания. Нужно было только повернуть вправо и...

—           Нет! — орет Юрочка.— Я никогда не оставляю ключи в замке. Чтоб мне провалиться на этом месте!..

—           Оставим этот разговор.— Матвей вытирает пот со лба.— Вопрос второй. Как это тебе вообще удалось поехать?

— Научился,— выговаривает Денис и усмехается,— кое-чему.

—           А почему спрятался?

Денис пожимает плечами и на мгновение становится похож на нахохлившуюся птицу с подбитым крылом.

—           Не знаю. Машина остановилась. А то бы я доехал до леса. И обратно. Уж это точно.

Матвей обращается к Юрочкау:

—           Проверим?

Недовольно пыхтя, Юрка взбирается на бульдозер. Ощупывает доску с приборами, заглядывает в разные уголки машины, потом спускается снова. И не поверите — на его разгневанном лице улыбка!

—           Горючее вышло,— говорит он.— Чуть-чуть оставалось. Как раз хватило сюда доехать. Все остальное в порядке.

Тут Денис впервые вздрогнул. Может быть, из-за нового вопроса полицейского Матвейа:

—           О чем ты думал?

Увы, ничего подобного. Денис вздрогнул и смотрит в землю.

—           Как это я не подумал о горючем?

Все, кроме Лешки и Юрий, в этом месте дружно качают головой.

—           Ничего мы так не добьемся,— говорит наконец Матвей.— Продолжим разговор без детей.

И все отправляются на хутор Олег. Денис Яцмаук вместе со всеми. Он давно уже преодолел стыд, не опускает голову и, похоже, хочет спросить: «Вы всегда спускаете горючее, когда останавливаете бульдозер на несколько дней? А как вы это делаете?»

Но пока Денис воздерживается от вопросов. Юрка такой сердитый, улыбка давно сползла с его лица, он пыхтит себе в усы, как старый паровоз, у которого давление пара дошло до крайней черты, и как знать, не откажет ли в нужный момент аварийный клапан.

На мосту пути расходятся. Денис сворачивает к деревне. Полицейский Матвей его не удерживает, но считает своим долгом сделать последнее внушение:

— Не думай только, что это все. Поговорим в другом месте.

Мужчины кивают, смотрят вслед Денис и еще раз сокрушенно качают головой. Потом исчезают в сарайчике. Семен остается один. Никому он не понадобился, никто не задал ему ни одного вопроса — так ему и надо. Теперь он смотрит на удаляющегося Денис и не знает, жалеть ли его или восхищаться им. Честно говоря, у Лешки нет к нему ни капли жалости. Скорее уж он восхищен. Что за парень этот Денис!

В школу Денис пошел годом позже — был слишком слабым ребенком, потом один раз остался на второй год и теперь в пятнадцать лет сидит в седьмом классе среди тринадцатилетних, словно черный ворон среди утят. Вот и приходится ему время от времени доказывать, что он гораздо ближе к взрослым, чем к своим товарищам по классу. И выкидывать всякие номера, чтобы удивить окружающих. Почему же этот парень, который иному взрослому даст сто очков вперед, должен оставаться ребенком?

Стоило Кубарю об этом подумать, как он вновь погружается в мечты. Он видит Денис стоящим на бульдозере. Денис кричит: «Ура!» — размахивает шапкой, двигает рычаги, вытирает пот со лба... И уже это не Денис, а Юрочка. Он засыпает рай землей...

Семен до боли кусает губы и запрещает себе думать об этом. Пожимая плечами, поворачивается к спокойному, кажущемуся бездонным пруду, неподвижно смотрит в воду и думает: «А мне-то какое дело до всего этого?».

Новые хозяева обживаются в Олег. Происходит это довольно быстро. Вначале на них смотрят, как на пришельцев из другого мира, и не знают, чем угодить. Ведь где они только не были! Мастер Павел и Иван побывали даже в Африке. Сами они ни о чем не рассказывают. Вот уже пятнадцать лет везде их ждет одно и то же: грязь, болота, глина и спекшаяся земля. А оставляют они после себя отличные дороги. Асфальт. В последнее время — бетон. На любую стройку они приходят первыми. Много раз о них писали в газетах. Можно бы и заважничать.

А они после окончания работы выносят во двор столы и до глубокой ночи режутся в скат. Сапожник Никита выяснил, что при этом они еще и пиво пьют. Он присаживается к столу и заглядывает в карты. И когда однажды его приговорили к штрафу: каждому выдать по сигарете за то, что он шепнул старому Брегуле, какие карты на руках у Ивана, сапожник Никита понял: это свои. С удовольствием выдал каждому по сигарете и сел поудобнее. А на следующий вечер играл уже и сам.

Он заменил Юрий. Тот повел себя как-то странно. Верно, что-то задумал. Сперва полистал какую-то специальную книжку, как будто решил заняться повышением квалификации. Потом заглянул к Родевагенам, справился, что идет по телевизору. Приключенческий фильм. Ага! Можно посмотреть. Наталья чувствует себя польщенной, сгоняет мужа с дивана и посылает в погреб за самодельной настойкой из шиповника. Юрка одним глотком выпивает свой стакан.

Только на экране началась стрельба, как он собирается уходить. Дескать, устал, хочет спать. А сам еще прогулялся вокруг Олег. У садовой ограды встретил Камборастаршего. Тот задумчиво пробует первые вишни, предлагает Юрка.

Юрка вежливо отказывается. Но тот не дает Юрка уйти. Хочет кое о чем спросить. Как выглядит крупная стройка? Как организуется социальное обеспечение? И насчет путевок в дома отдыха. А заработок? А взаимоотношения между мастером и рабочим? Какие обязанности у бригадира? Часто ли бывают сверхурочные работы? И так далее и тому подобное. Юрка отвечает только «да» и «нет», вернее, немного больше, чем «да» и «нет»,— нельзя же быть невежливым. Но разговаривает он без особой охоты. В конце концов, это и понятно — Юрка устал. Однако любопытство мешает Камбо-рустаршему заметить нелюбезность Юрка и то, что сам он давно уже обсасывает жесткую вишневую косточку.

Наконец Юрка удалось тронуться с места.

Он продолжает свой путь вокруг Олег. К жилищу Юрка это не самая короткая дорога. Сад Камборов остается слева. Юрка идет к Мельничному ручью и спускается на плотину примерно в том месте, где в начале нашего рассказа мы обнаружили Лешки. Здесь Юрка спокойно лежит на спине, закинув руки за голову. Будем надеяться, что он не уснет.

Вечерний ветерок выгоняет из камышей дневной зной. Волны теплого воздуха движутся с поля. Проносятся стрекозы. В сухой траве прошуршал какой-то зверь. Юрка лежит, смотрит в темное небо. Мечтает?..

С удивлением глядит Мелания вслед дочери. И чего только не придумают эти девицы! Новая блузка, новая прическа... Мелания опять принимается за грязную по-суду. Сегодня нужно со всем покончить, ведь завтра день особенный, отличный от всех остальных. Но об этом позже.

Проследим лучше за Ксюха. Вот она во дворе, где при свете аккумуляторного фонаря сражение в скат достигло своего апогея. Кто обратит здесь внимание на прелестную девушку?

— Контригра! — провозглашает сапожник Никита, и в голосе его звучит медь победных фанфар.

Не удивительно, что Ксюха движется тем же путем, которым чуть раньше прошел Юрка. Огибая сад Камборов, спокойно срывает с вишни наливные сладкие ягоды. Она успевает выплюнуть косточки до того, как перед нею вдруг вырастает длинная тень Юрий.

Бабушка Слабке многое предвидит заранее. Ворочаясь бессонными ночами на соломенном матраце, она не только прислушивается к звукам, которые издают в хлеву корова Блинка и козы, не только лежит, прижавшись ухом к стенке, будто хочет услышать, как ползет древесный червь. Нет, бабушка Слабке размышляет о боге и о мире.

С богом дел немного. Хватит с него и нескольких старых коротких лужицких молитв. Мирских дел куда больше. Сколько их можно вспомнить — начиная с далеких дней. «Боже,— думает бабушка Слабке,— как нам было страшно, когда, возвращаясь из школы, мы проходили там, внизу, у Саша. С замиранием сердца ждали, что из-за мостика выскочит ведьма и начнет бросаться комьями. Где все это теперь?

Всё перерыли вдоль и поперек, деревья повыкорчевали, площадку разровняли. Хотят строить... как ее?.. трансформаторную подстанцию. Добрались и до Бабенской горы, окружили забором и понавесили щитов, что вход запрещен; но я туда еще раз все-таки схожу, прежде чем они и там все перекопают. Схожу к камню, у которого я обняла Константин, когда была совсем молоденькой девушкой... А на Ионову пустошь не пойду, делайте с ней что хотите. И так сколько слез там пролила. Осенью сорок третьего прибежала туда Мори. Простоволосая, даже забыла снять фартук, в котором за скотом ходила. «Слабке, кричит, иди домой, скорее!» А зачем мне было домой идти, я и так знала, что случилось. Схватила ребенка и повалилась на только что собранную кучу соломы. И завыла, оплакивая моего Константин, которого убили на фронте».

Она и вправду плачет, чуть-чуть, слезы даже не скатываются на подушку, а текут по морщинкам под глазами и быстро высыхают. Потому что бабушка Слабке давно уже вернулась в наше время и размышляет о своих детях. Зять стал таким странным. А вообщето он человек порядочный. Может, немного поверхностный и легкомысленный, зато хороший семьянин и к другим добрый. Только вот что-то стал ворчлив в последнее время. А у девочки (так бабушка Слабке именует свою дочь, мать Лешки) своя голова на плечах, любит верховодить. Пока-то ей все с рук сходило, но ведь обстоятельства могут измениться. Я же вижу, как она кормит Блинку. Бросит охапку травы да охапку сена, и всё. А раньше все делала с любовью. Нет, говорите что хотите, а нет в семье у них лада. И расплачиваться за все приходится Кубарю. Похудел-то как, черные круги под глазами, смеяться почти перестал. Но нас не спрашивают...

От невеселых размышлений по поводу семейных дел бабушка Слабке переходит к деревенским и хуторским новостям. В последнее время она часто думает о Мелании Кашиной. Господи, как тяжко приходится бедной женщине: муж — пьяница, взрослый сын, которому ничего не скажи, да еще дочь Ксюха.

Бабушка Слабке предвидит ход событий. Их участники пока и понятия ни о чем не имеют, а в мыслях бабушки Слабке они уже занимают место рядом. Вот так и Ксюха с Юрка. Молодежь, размышляет бабушка Слабке, ничего тут не поделаешь. Придет время, и все решится само собой...

Проведет бабушка ночь в полузабытьи, а только забрезжит рассвет, вдруг проснется и опять примется размышлять о дочери и зяте. И прощай хорошее настроение. Как помочь больной семье? Таблетки тут не помогут. Единственное лекарство — время. И то, если беда не велика. Но что такое время?..

Времена бывают разные.

«Ну и времена!» — качает головой Камбор-старший, когда начальник отдела кадров рутенбергского стекольного завода собирается выставить его за дверь.

Чем только не приходилось ему заниматься смолоду! Был подручным у сапожника, делавшего башмаки на деревянных подметках, подносчиком и стеклодувом на стекольном заводе, помощником шофера и грузчиком в лесничестве, рабочим на молотилке, и так далее, и тому подобное. Но времена меняются. Все меньше требовалось подсобных рабочих, все больше — квалифицированных. Чтобы хорошо зарабатывать, нужно было иметь специальность. Камборы решили уйти от бабушки Слабке и поселиться на хуторе Олег. Там как раз старые подсобные строения во дворе мельсмеется, когда муж говорит, что хочет наконец покоя, что заработок его устраивает, что он привык к определенному порядку и не может жить без еженедельных соревнований по кеглям, без собраний спортивного общества, без пива. Она смеется и дает ему понять, что старый дом в Олег уже давно стал тесен, что она мечтает о квартире в новом доме, с модной, вделанной в стену кухонной мебелью, с мусоропроводом и центральным отоплением, с ванной и горячей водой, а может быть, даже и с балконом.

А кому достанутся квартиры, когда здесь начнут строить дома? Прежде всего строителям, каменщикам и плотникам, а вслед за ними рабочим электростанции. Так что мечта ее вполне реальна. Не хватает лишь сущего пустяка: мужу нужно сменить спокойную работу по ремонту печей на хлопотный труд строителя.

—           Для тебя это пустяк,— кричит он в ответ,— для тебя все пустяки! Привык человек к чему-то — пустяк, не хочет расставаться со своей спокойной жизнью — пустяк...

—           Поговори, поговори! — резко отвечает фрау Камбор.— Только о своих удобствах и думаешь!..

На этом месте Камборстарший обычно хлопает дверью.

Начальник отдела кадров ждет от него ответа. Он был бы рад, если бы мастер Камбор остался и ему не пришлось бы умолять старого печника поработать еще хоть годик-другой, хотя тот давно уже достиг пенсионного возраста.

Но ответа все нет и нет.

Итак, июль, каникулы, дождь. Дождь не всегда кстати. Вот и сейчас: на полях желтеет высокая рожь, ячмень полег, начинает поспевать овес — пора бы дождю и кончиться. Иначе пропал урожай. Но что делать, если льет с утра до вечера, с запада тянутся тяжелые серые тучи и заволакивают Олег влажной пеленой. Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит да и сам из дома носа не высунет. Дорожные рабочие ремонтируют машины, мастер Павел корпит над бумагами, а Семен роется в старых вещах.

Это уж всегда так: зарядит дождь, и Семен начинает перебирать старье. Перетряхивает в доме и в сарае все ящики и ящички, отыскивает останки старых часов с маятником и смотрит, как шестеренки крутятся на столе, раскладывает старые инструменты отца, оставшиеся еще с тех времен, когда тот был каменщиком, в сотый раз рассматривает фотографии, где изображен сам Семен — грудной младенец, потом чуть постарше и наконец сорванец с коленками в ссадинах. Фотографий много, и, поскольку дождь все равно когда-нибудь кончается, Кубарю ни разу еще не удалось рассмотреть все до конца.

А иногда он откладывает фотографии и роется в пожелтевших газетах и журналах, переставляет книги или даже вытаскивает из комода старые школьные тетради. Их вид вызывает улыбку и наводит на размышления. Если, например, просмотреть тетради с сочинениями, то окажется, что отметки у него из года в год становились все хуже. Но на этот раз Семен не стал забираться так далеко. Он задерживается на тетрадке четвертого класса и отыскивает нужную страницу. Сочинение, которое читает Семен, называется «Мои родители».

«Мои родители любят работать. Они любят друг друга и меня тоже. Никогда не ссорятся. А если и ссорятся, то так, чтобы я ничего не заметил. Папа иногда рассказывает о дедушке и бабушке. Они часто ссорились и подолгу не разговаривали друг с другом. Если у дедушки отрывалась пуговица на пиджаке, то он клал его на стол, а рядом клал листок бумаги. На листке рисовал стрелку, указывающую на то место, где оторвалась пуговица. Бабушка пришивала пуговицу вощеной ниткой, как любил дедушка. Но при этом они молчали. С моими родителями такого случиться не может. Они всегда разговаривают друг с другом, иногда слишком громко, особенно когда вечером мне хочется спать. Папа говорит, что раньше было много причин для ссор. Тогда всего не хватало, дома не было ни хлеба, ни денег, и все всегда были голодными.

У нас денег всегда хватает. Мама их распределяет и дает папе деньги на пиво и курево. Если у него деньги кончаются раньше, то мама выдает ему аванс, а в день зарплаты все равно про это забывает...»

Семен закрывает тетрадь. Чего только не напишешь в десять лет!

Хорошо, что сейчас ни одному учителю не взбредет в голову задать сочинение на такую тему. Иначе Кубарю пришлось бы трудно. Оставаться честным и плохо писать о родителях? Или врать: у нас, дескать, все в порядке, если не считать некоторых мелочей...

К счастью, сейчас каникулы.

Но что это? Мы не верим своим глазам. Семен достает карандаш, перелистывает тетрадь и находит в самом конце три чистые страницы... Он пишет?!

«У нас,— пишет Семен,— есть все. Мы здоровы, сыты, хорошо одеты. У нас есть холодильник и телевизор, мопед, три велосипеда и хороший участок земли возле дома. И все же мы недовольны. Ссоримся. Не знаю, любим ли мы друг друга. Отец любит свою работу, спорт, любит колоть дрова. Мама любит быть первой в работе и наводить порядок в шкафу. Я люблю,— тут он одно слово зачеркивает,— природу и одиночество. Все мы любим что-то свое. Мне кажется, что мы случайно встретились и не знаем, как нам жить вместе. Ничего хорошего у нас не получается. Отец хочет, чтобы мама стала иной, мама — чтобы отец стал иным. А на меня ворчат оба. И это зовется семьей. Я никогда не женюсь.

Хуже всего, что не знаешь, кто виноват. Раньше было иначе. Можно было поругать тяжелое время, нужду и капиталистов, которые не дают народу хорошо жить. У нас нет ни капиталистов, ни нужды, а люди ссорятся. Кто виноват? Неужели так будет всегда?

Валентина Николаевна считает, что все зависит от самого человека. Каждый должен сам использовать все свои возможности, а не ждать, что его все время будет кто-то подталкивать. Каждый может и должен проявить себя как можно лучше.

Я в это не верю. Возьмем Дениска. Разве он может стать тем, кем хотел бы? Он мог бы управлять бульдозером, краном, а может быть, и автопогрузчиком. Но ему не разрешают. Заставляют ходить в школу, отсиживать там положенные годы. Длинный Вовка — готовый автослесарь. Но автослесарей пока достаточно. И он вынужден учиться на рабочего электростанции. Скоро их потребуется видимо-невидимо. Мне самому тоже много чего хотелось бы, например — немножко улучшить жизнь. Но могу ли я это сделать?

Я иногда сижу за домом, смотрю на воду или в небо и чувствую, как ужасно много событий происходит без меня. Жизнь обходится без меня. Она просто бежит мимо. Ее не волнует какой-то человек по имени Назар из Олег. Мне хочется вскочить и ухватиться за что-нибудь. Но разве можно удержать жизнь? Она отшвыривает тебя в сторону. Возможно, есть такие места, где садись себе и сиди — жизнь сама подхватит и понесет. Вроде как садишься в автобус, берешь билет, а водитель объявляет остановки. Правда, ворчуны всегда найдутся. Им, может, хотелось бы ехать совсем в другую сторону, но автобус упрямо катит своим маршрутом. И в конце концов они привыкают. Молчат и делают вид, что движутся туда, куда и сами хотели бы. И только когда нужно сделать пересадку, некоторые начинают выражать недовольство. В других случаях все идет своим чередом. Едешь и едешь.

Пожалуй, жители Олег тоже едут в этом автобусе. Временами на дороге встречаются головокружительные повороты и опасные спуски. Иногда они спорят, где лучше сидеть — спереди или сзади. Многие хо-тели бы ехать потише. Другим езда кажется слишком медленной. Но все едут вместе. А я нет. Они и меня хотели бы взять с собой. Валентина Николаевна, Даниела, родители, сапожник Никита — вся деревня — машут мне, зовут ехать вместе. Скорее, кричат, вскакивай на подножку, только соглашайся сидеть на том месте, которое мы для тебя выбрали. Но я не хочу. Просто не могу ехать с ними...»

Но тут, во-первых, исписался карандаш. Во-вторых, кончился дождь. В-третьих, если бы Кубарю захотелось писать дальше, ему пришлось бы снова начать мечтать. А он уже не может. Так что продолжения не последовало. А жаль! Хотелось бы узнать, что же дальше. Интересное он нашел сравнение. С его помощью можно многое объяснить, а многое и затемнить. Но главное, его легко забыть, как только оно станет неудобным.

Дождь кончился. Наступили жаркие дни. Песок раскаляется на солнце. Над полями висит пелена пыли. Стрекот комбайнов смешивается с натужным гулом строительных машин. Уже с самого раннего утра над вершинами высоких деревьев у мельницы повисает голубое облако выхлопных газов. Дышать трудно. Ночь не освежает. Строители беспокойно ворочаются на своих нарах, спят скорчившись, открыв рот, а проснувшись утром, подолгу смотрят в дощатый потолок, прежде чем окончательно прийти в себя.

Старый Женя откашливается, садится, моргает и наконец говорит:

—           Ну и денек сегодня будет!

А это значит — поскорее бы он кончился!

Иван, в одних трусах, вскакивает, как от укуса тарантула. Он где-то вычитал, что человеку полезна гимнастика. А все рассуждения о здоровом образе жизни Ярослав принимает за чистую монету. Просто смех разбирает, когда видишь подобные прыжки после такой ночи.

Наконец начинает потягиваться мастер Павел. Ложе его скрипит, как несмазанная телега на ухабистой дороге. Но мастер Павел уже окончательно проснулся. Он перелистывает черную записную книжку, озабочен-но морщит лоб и трет подбородок.

—           Если нам не дадут людей,— говорит он,— в срок не уложимся.

Юрочка спит. Храпит, не обращая внимания ни на воркотню старика Давыдович, ни на прыжки Ивана. А уж заботы мастера Павел его и вовсе не волнуют. Его зовут, трясут, обливают водой. Он садится, машет кулаками, но, к счастью, просыпается не сразу. А то бы уж он им показал.

Чуть попозже все молча сидят за столом, который накрыла Мелания Орешнина. Надо же так случиться, что Мелания первой устроилась на стройку. Особых формальностей при приеме на работу не потребовалось. Просто нужен был человек, живущий поблизости от стройучастка.

Мать Лешки председатель кооператива отпустить не захотел. На ее счет у председателя вполне определенные планы. Повышение квалификации и так далее. Она потянет. Конечно, и таких тихих, прилежных работниц, как Мелания Орешнина, тоже отпускают без особой радости, тем более во время уборки. Но с тех пор как кооператив наладил сотрудничество с соседями, на полях появились новые машины и заменили кое-чьи натруженные руки. Мелания все равно проработала бы только до следующей весны. А потом председателю пришлось бы вести с ней нелегкий разговор. Всю жизнь ты надрывалась, сказал бы он ей, мы это знаем. Но теперь такой работы для тебя больше нет. Или садись на трактор, или...

Мелании не придется садиться на трактор, у нее уже есть новая работа. Она варит кофе, мажет хлеб маслом, жарит котлеты. И все это с таким старанием, что новые жители Олег чувствуют себя как дома. Даже всегда недовольный брюзга Юрочка вынужден признать успехи Мелании Кашиной в кулинарном деле. Кофе — одно удовольствие! Горячий, как огонь! Старый Брегу л а хитровато осматривает завтракающих, задумчиво морщится и с серьезнейшим видом спрашивает:

— Уж не воскресенье ли сегодня?

Все смеются: Павел, Иван, даже Юрочка. Мелания тайком улыбается. Приятно, когда ценят твою работу. Она давно уже ничего подобного не испытывала. Муж молча, с безразличным видом ест все под-ряд, нравится ему или не нравится. А дети привыкли, что все всегда подается вовремя, за едой слушают радио или читают книжки и удивляются только, если что-нибудь подгорело.

Что ж, Меланию можно понять. Не удивительно, что она с таким усердием кипятит чай, наливает его в старый, помятый бидончик, остужает в прохладной воде Мельничного ручья и к перерыву на второй завтрак несет на строительную площадку. И хотя каждый из строителей утверждает, что охотнее выпил бы бутылку пива, за чай они тоже благодарны. Пиво под запретом: от него в сон клонит.

Когда Мелания возвращается на хутор Олег, там уже никого нет. Лишь сапожник Никита для виду постукивает молотком по старому ботинку. До работы ли тут, когда крыша вот-вот расплавится от солнца! У сапожника пропал сон, несколько раз за ночь он поднимается, босиком идет за дом и опускает ноги в прохладную воду Мельничного ручья.

А днем его клонит в сон. Семен застает его спящим на табурете, голова опущена на стол и покоится на рашпиле, отчего на лбу старика останется великолепный узор.

Можно было бы выдернуть рашпиль, но тогда сапожника пришлось бы разбудить, а это не входит в намерения Лешки. Он не любит никого будить, не любит мешать людям спать и вообще жить, как они хотят. Уж лучше пойти искупаться. Такая жара! До Мельничного ручья рукой подать. Деревня опустела еще утром — каникулы. Дел дома немного — ведь на то и каникулы, чтобы отдыхать и купаться. Особенно в такую жару.

У Лешки есть свое любимое место. Он не купается вместе со всеми. Чересчур уж они шумят и веселятся, чуть только завидят воду. Семен предпочитает покой. Он забирается в протоптанную среди камыша лощинку, закрывает глаза и слушает: плеск, смех, визг двигателя на стекольном заводе, шум воды у плотины, стрекот комбайнов, лязгание гусениц — все эти звуки далеко позади, но он не может не слышать смех, раздающийся где-то рядом, за камышами, плесканье, голоса девушек.

Наконец он прыгает в воду, ныряет. Под водой слышны странные рокочущие звуки — да ведь это он сам колотит ногами по воде. Семен не спешит вынырнуть, сидит под водой до шума в ушах. И лишь тогда поднимает голову над водой, со свистом вдыхает и выдыхает воздух. Шум в ушах проходит, и вновь все слышно: плесканье, смех и голоса за камышами.

Семен выскакивает из воды. Быстрее от пруда, мимо камыша, мимо мельницы, к лесу, по плотине через речушку Неглимна, мимо плывущего по морю колосьев комбайна, через кабели и тросы, мимо горы щебня, вдоль речки, вместе с нею — у самого берега — в лес. Задыхаясь, Семен перебирается через корни и сучья, продирается сквозь кустарник, вновь вырывается на открытое пространство — сто, двести метров сумасшедшей гонки, все быстрее и быстрее через лес. Срезав угол, он снова ныряет в кустарник, потом — в камыши. Вот наконец и берег... Это темный, илистый Черный пруд.

Здесь покой, одиночество, можно перевести дух... Здесь можно ничего не делать и не думать.