Сентябрьское антифашистское восстание было жестоко подавлено. Начались массовые аресты коммунистов, схватили и отца Полины. Недялкова приговорили к смертной казни, но товарищи по партии устроили ему побег и переправили за границу.

—           Вскоре мама с младшим братом уехала к отцу, а я осталась с бабушкой. Трудновато нам приходилось, кроме того, я очень скучала о родителях, но выехать к ним не разрешалось.

Наконец был найден предлог, и я отправилась в Турцию — учиться во французском коллеже. Через некоторое время наша семья соединилась.

Огромным событием моего детства был переезд в Москву, куда эмигрировала наша семья.

Эмигранты в Москве жили очень дружно. В нашем доме часто бывали видные политические деятели, болгарские революционеры, и я, одиннадцатилетняя девчонка, с жадностью слушала рассказы о событиях на моей родине.

В Москве я продолжала ходить в школу. Мама поступила на работу в Библиотеку имени В. И. Ленина.

В тридцатом году отца командировали на КВЖД. Мне было тогда шестнадцать лет, и я старалась чем могла помочь взрослым: печатала на машинке, выполняла роль курьера, делала все, что мне поручали. Там-то все и началось! — оживилась Полина.

— Ваша военная служба? — спросила я. . — Нет. Пока только привязанность к машине. Я научилась водить машину! Автомобиль в то время был пределом мечтаний для молодой девушки. Это сейчас за рулем их можно видеть чуть ли не в каждой третьей машине, а тогда — нет!..

С лица Полины исчезла усталость, она вся преобразилась и, лукаво прищурившись, слегка наклонила набок голову, заглянула мне в глаза и неожиданно громко рассмеялась:

—           Я всегда говорю, что мне надо было родиться мужчиной! Мой младший брат закончил в Москве ГИТИС и занимается вопросами культурных связей, а я тружусь в Министерстве обороны. Вот вам и ирония судьбы!

Она вновь стала серьезной, уселась поудобнее и стала рассказывать дальше.

—           Вскоре я возвратилась в Москву — продолжать занятия в школе — и узнала, что есть Академия механизации и моторизации РККА.

Поступить в академию стало моим заветным желанием. Мама не одобряла мой выбор. «Разве нет более подходящей профессии для женщины?»

В старой Болгарии технический прогресс для женщин — это ручная прялка и небольшой ткацкий деревянный станок, который стоял в каждом доме, и хозяйка, мать, должна была сама обеспечить тканью семейство и обшить всех.

Другим уделом болгарской женщины была кухня, где она проводила большую часть своей жизни.

А мне хотелось быть такой, как ваши советские девушки, и я уговорила маму разрешить мне учиться там, где я хочу.

Поступить в академию было непросто. Пришлось обратиться к Василу Коларову, возглавлявшему болгарскую секцию Коминтерна, с просьбой дать санкцию на учебу.

Тот подумал-подумал и сказал: «Если из нее не выйдет танкист, то тракторист получится. Не на танке, так на тракторе ездить будет, а трактористы нам нужны».

Трактористкой я не стала, а вот заявку на трактор получила. Было это, когда я еще училась в академии. Пришло как-то письмо от земляков. Узнав, что нас трое болгар учатся в Академии механизации и моторизации, крестьяне одного села попросили нас купить для них трактор. Просьбу мы так и не выполнили. Купить трактор у нас не было возможности, кроме того, нашей стипендии не хватило бы.

Полина поправила прядь волос, спустившуюся на лоб, и продолжила:

—           Академия стала для меня большой школой на всю жизнь. Закончив эксплуатационный факультет, я стала инженером-механиком автобронетанковой техники. Это была моя большая победа и большая радость!

Она посмотрела на часы. Время перевалило за полночь.

— Совсем заговорила вас. Давно пора спать ложиться.

Я не стала возражать. Время действительно было позднее, но, взобравшись на свою верхнюю полку, долго не могла уснуть. Судьба незнакомой доселе женщины взволновала, и, засыпая под монотонный стук колес, я думала о том, как бы поскорее настало утро.

Проснулась от звона стаканов. Проводница разносила чай.

—           Вставайте, вставайте, а то без чая останетесь!Я и завтрак уже приготовила. Дочка на дорогу баницу испекла, попробуйте! — пригласила меня Полина.

На столике у окна стояли два стакана крепко заваренного чая. Чайные ложечки, вздрагивая, позванивали о края стаканов. Рядом на вышитой салфетке лежали несколько свежих помидоров и пирог, разрезанный на большие куски.

Я взяла стакан с чаем, но тут же поставила обратно. Он оказался слишком горячим.

Полина отхлебнула немного и последовала моему примеру.

—           Привыкла чай пить, но этот слишком горячий. Давайте пока баницу попробуем,— и она подала мне кусок слоеного пирога с брынзой.

—           Очень вкусно! У нас в Грузии нечто похожее пекут, хачапури называется, тоже с брынзой. Молодец ваша дочка!

—           Цветка, если захочет, все может! Вот только времени у нее маловато, много заниматься приходится. Надеюсь, после защиты диссертации больше внимания домашнему хозяйству уделять станет.

Полина говорила о дочери с теплотой и гордостью. Мне  не терпелось возобновить вчерашний разговор.

—           Значит, на пенсию собираетесь уходить? — спросила я.

—           Что значит уйти в отставку? Такое не каждому мужчине по плечу! Для меня военная служба — вся моя личная жизнь, со всеми радостями и огорчениями.

Она взяла сумочку и стала быстро что-то в ней перебирать.

—           Хотела фотокарточку внучки показать, но, как всегда, торопилась и в другой сумке оставила. Говорить о пенсии ей явно не хотелось.

—           Скоро Киев,— сказала Полина, выглянув в окно.—

Предлагаю выйти поразмять ноги, подышать свежим воздухом.

Поезд сбавил ход, впереди показался вокзал. Полина надела юбку, китель, на голову темно-синий берет.

Мы вышли из вагона. Прошлись вдоль состава, купили в киоске «Союзпечать» газеты, журнал «Огонек» и стали прогуливаться по перрону.

Полина шла не торопясь, легкой женской походкой. Прохожие останавливались, засматривались на нее, а она не замечала их удивленных лиц: по-видимому, и они впервые видели женщину с генеральскими погонами.

Я искоса поглядывала на нее с любопытством. «Нет,— решила я.— В ней нет и тени зазнайства! Военная выправка стала частью ее женского естества».

—           Хочу представить вас в генеральской папахе,— ведь приходится надевать зимой!

—           Единственный головной убор, который я ношу,— это берет. Знаю, не по форме, но что поделаешь, привычка. Еще с испанских событий.

—           Неужели и в Испании воевали?

—           Пришлось воевать и в Испании. Академия была окончена. В Испании началась гражданская война. У кого в те дни не было желания поехать туда — помочь сражавшемуся народу в борьбе против фашистской диктатуры Франко? Вот и я загорелась.

Отец мой в то время занимался по линии Коминтерна подбором болгар, находящихся в Советском Союзе, в добровольческую Интернациональную бригаду.

Он возражал против моей затеи, не потому, что я его дочь, просто он понимал, насколько все там может быть трудно для женщины.

Тогда я стала действовать сама. Пошла к Георгию Димитрову и настояла на своем. И вот я, двадцатидвухлетний капитан, прибыла в Испанию.

Когда узнают, что я служу в танковых войсках, то часто просят рассказать о подвиге, о чем-то героическом. А героизм я вижу в ежедневных наших делах. У многих он просто заключается в буднях. Так и у меня. Никаких подвигов я не совершила. В атаку в танке не ходила, а снабжением и ремонтом машин занималась. Просто служила, жила жизнью своего времени, делами и мыслями своих сверстников.

Испанская республиканская армия не была знакома с танками. Они проходили обучение на ходу. Как инженера испанцы меня не хотели брать, возможно, их смущала моя принадлежность к женскому полу. А в танк сеньориту не сажали. Для них было ново — женщина и танк. Положение мое усложнилось.

Однажды я встретила одного знакомого однокашника по академии. Он прибыл вместе с другими советскими патриотами в Интернациональную бригаду.

—           Полюшка, что ты здесь делаешь? — удивился он.

—           Да вот, ничего,— растерянно ответила я.

—           Тогда залезай в танк, мы движемся на Мадрид! — скомандовал он.

Я мигом проскользнула в люк танковой башни, где меня восторженно встретили танкисты. Так решилась моя судьба.

Я была зачислена инженером по ремонту и снабжению запчастями к заместителю по технической части Петру Глухову.

Начали создавать ремонтные базы, мастерские. Нельзя было допустить, чтобы танки простаивали, получать пополнение было неоткуда. Помогали испанским патриотам изучать танковую технику. Какой же здесь подвиг? Обычное дело, простой долг.

—           Но я вижу на вашей груди среди многих наград

орден Красного Знамени.

Легкий румянец проступил на лице Полины. Она провела ладонью по орденским колодкам и, чуть волнуясь, ответила:

—           Это была моя первая боевая награда, я очень

дорожу ею, так как вручал мне орден сам Михаил Иванович Калинин.

Собираясь в Кремль, я надела самое красивое платье, вышитое моей прабабушкой еще в прошлом столетии. На шелковой ткани цвета слоновой кости ярко выделялся национальный болгарский орнамент. Платье сейчас у моей дочки хранится как дорогая семейная реликвия. На нем еще остался след от дырочки на месте, где был прикручен орден.

Полина обрадовалась, когда объявили отправление поезда. Говорить о том, за что она была награждена, не стала. Опасаясь, что я стану расспрашивать о других наградах, о которых я могла догадаться по разноцветным колодкам на груди, она быстро прошла в вагон и, присев поближе к окну, стала всматриваться в замелькавшую железнодорожную насыпь.

Поезд набирал скорость, колеса жестко постукивали на стыке рельсов. Она о чем-то задумалась. Я не стала прерывать ее мысль.

Полина сама повернулась ко мне.

—           Я все смотрю на вас и удивляюсь,— сказала она.— Другая бы засыпала меня вопросами — успевай отвечать, а вы только слушаете. И себе удивляюсь, что это я такая разговорчивая стала? Наверное, и впрямь старость в наступление пошла.

—           Я очень люблю слушать и считаю совсем не обязательным задавать вопросы, чтобы получить ответ. Если человек захочет рассказать о себе, он сам это сделает.

В нашей журналистской практике больше задают вопросы и спешат записать все. А потом, как говорится, «немного видел, немного услышал, немного прибавил, вот и готов материал!».

Мне приходилось жить и работать во многих республиках нашей страны и часто слушать людей, не зная их языка. И самое удивительное — я их понимала! По глазам, по выражению лица, по интонации, по жесту догадывалась, о чем они говорят. Человек может слышать даже тогда, когда собеседник молчит, стоит только очень захотеть,— улыбнулась я.

—           Вы правы. Иногда мы понимаем друг друга без Слов...— И, немного помолчав, Полина добавила: — Это великое счастье, когда тебя понимают! Но, к сожалению...

Мне показалось, что ее кто-то не понял, но вдаваться в подробности не стала. Если женщина что-то не договаривает, лучше ее не расспрашивать.

Мы сидели молча, думая о своем. И вдруг Полина спросила:

—           Хотите знать, что было дальше?

— Ужасно хочу, но боюсь быть назойливой! — созналась я.

—           После Испании я вернулась в Москву, и пошла моя служба в автобронетанковом управлении Наркомата обороны России. Не раз приходилось выезжать и работать на заводах в качестве военпреда.

Красная Армия в те годы оснащалась новой техникой. Был сконструирован танк Т-40, предстояло испытание.

После отважного воздушного перелета из Москвы на Дальний Восток прославленных летчиц Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой на двухмоторном самолете «Родина» всем хотелось быть похожими на них и совершить нечто подобное. Женщины-танкисты, узнав о предстоящем испытании танка, решили не отставать от своих боевых подруг.

Я отправилась к начальнику автобронетанкового управления просить разрешения принять участие в испытании нового танка женщинам. Пришлось настойчиво убеждать выделить нам танк Т-40. Наконец это удалось. В состав экипажа были включены Людмила Старшинова, Соня Скрынникова и я.

Стартовав от ворот завода, мы прошли более трех тысяч километров. Это было настоящее испытание для машины и для человека. По программе был выполнен прыжок с трамплина в озеро и форсирование реки. Несмотря на все трудности, к финишу мы прибыли в полном порядке.

Слушая Полину, я все больше и больше проникалась уважением к ней. По тому, что она разговорилась, можно было судить, что и я ей чем-то приглянулась.

—           Вспоминается часто ночь на 22 июня сорок первого года,— продолжала Полина.— У меня в кармане лежала путевка в санаторий. «Послушай, Поля, отдежурь еще разок перед отпуском!» — попросили меня товарищи. Я согласилась. В субботу 21 июня заступила на дежурство по бронетанковому управлению.

Ночью стали поступать тревожные сведения. Приняв сигнал по телефону, я тут же пошла в соседнее с нами управление ПВО, где в это время находился Николай Николаевич Воронов, три дня как назначенный на пост начальника управления.

—           Что делать с пакетом, если мобилизация еще не объявлена, а война началась?

—           Вскрывай пакет и действуй! — посоветовал он.

Я вскрыла пакет с красными сургучными печатями. Путевка осталась в кармане, а недуги сразу прошли сами по себе.

Гремела война. Она, как огромная пасть зверя, все поглощала и уничтожала. Тяжело далась людям победа, дорогой ценой заплатили за нее советские люди и люди всего мира...

Вместе с частями Красной Армии я начала воевать против коричневой чумы. Воевала, как все, доставалось, как всем. Войну закончила в частях Второго Украинского фронта в городе Сенец, под Братиславой. С фронта вернулась в Москву в звании майора, а демобилизовалась в звании подполковника.

В послевоенные годы многие болгары, проживавшие в Советском Союзе, поехали на родину налаживать новую жизнь. Потянуло и меня в родные края, где прошли мои детские годы...

Не успела я, как говорится, приехать домой и снять шинель, как меня вызвали в Министерство обороны.

Сижу в приемной, волнуюсь немного. Вдруг слышу, спрашивают: «Полковник Недялкова здесь?»

Я сначала не поняла, в чем дело. Фамилию называют мою, а звание другое: решила — ошиблись.

«Здесь! — отвечаю по-военному.— Только я...»

Мне не дали договорить: «Полковник Недялкова, вас просит министр!»

Вошла в кабинет подполковником, а вышла полковником. Надо было укреплять Болгарскую народную армию. Меня назначили начальником автотракторного управления Министерства народной обороны. С тех пор и служу в рядах болгарской армии, правда, в последние годы в качестве редактора журнала «Военная техника».

Хотя я уже бабушка, погоны снимать не хочется. Вот отвезла внучку к родителям. И всего-то ей три годика, а знаете, когда возле тебя находится маленький человечек, не так замечаешь свой возраст. Как только Цветка с Володей закончат аспирантуру, придется мне расстаться с Полюшкой. Как у бабушки ни хорошо, а ребенку родители нужны, и тогда чаще в Москву стану ездить: скучать буду о внучке.

За разговором день промелькнул незаметно. Я раскрыла хозяйственную сумку, выложила прихваченные на дорогу продукты, предложила Полине поужинать.

—           Не возражаю,— ответила она.

—           У меня, правда, все гастрономическое. По пути с работы заскочила на Арбат и купила кое-что на дорогу.

Я развернула пакеты с сыром, ветчиной, «московской» колбасой, разрезала пополам «городские» булочки.

— О, да здесь на целый прием хватит! — засмеялась Полина и попросила проводницу, проходившую мимо купе, принести по два стакана чаю.

Мы действительно проголодались и ели все подряд, запивая чаем.

Потом вышли в длинный коридор вагона. Из раскрытых дверей купе доносились оживленные голоса. Поезд скоро прибудет на пограничную станцию Унгены. Пассажиры готовятся к встрече с таможенниками, заполняют декларацию.

—           Скажите, Полина, а когда вы получили генеральское звание? — поинтересовалась я.

—           Это была интересная история! — улыбнулась Полина.— В начале сентября, в канун тридцатилетия Народной Республики Болгарии, мне позвонили вечером с работы и предупредили, чтобы я явилась утром к десяти часам в парадной форме.

Я решила, что будут награждать в честь праздника НРБ, и меня в том числе чем-то отметят. Едва я переступила порог министерства, как меня стали поздравлять с высоким званием. Ожидала любую награду, только не это. Женщины-генерала у нас еще не было, да и у вас не знаю, как сейчас, а раньше не присваивали. Подумала, что меня- разыгрывают.

Вскоре нас пригласили в Государственный Совет, где товарищ Тодор Живков вручил мне погоны и горячо поздравил. Это были незабываемые минуты!

Счастливая, вернулась домой, а поделиться не с кем: одна годовалая внучка ждала меня. В этот день даже женщина, которая остается с Полюшкой, пока я на работе, спешила, и как только я зашла в дом, она быстро передала мне девочку и удалилась. Мама с тяжелым сердечным приступом лежала в больнице, сообщать ей такую неожиданную весть по телефону я не решилась. А как хотелось поделиться радостью с кем-нибудь из близких! Позвонила в Москву дочери — никто не ответил. Так и просидела весь вечер с внучкой на руках, пока не пришло время укладывать девочку спать.

Жизнь моя, как в кино, промелькнула кадрами. Все подробности вспоминались так ярко, как будто все было только вчера.

Дождавшись полночи, я вновь позвонила в Москву. На этот раз мне повезло — к телефону подошла Цветка. Дочь с зятем вернулись из театра и были в хорошем настроении. Моя новость развеселила их еще больше. Дома в шутку они называли меня «генералом», и в то, что я получила звание генерала, они не поверили. Мне стало обидно. Неужели женщина действительно не может стать генералом?! Они поздравляли меня и продолжали смеяться, заверяя, что я для них всегда была и буду «генерал».

Прошла бессонная ночь, а я так и не почувствовала себя генералом: как была женщина, так ею и осталась. Утром, впервые за долгие годы службы, опоздала на работу: не на кого было оставить внучку, няня задержалась.

Только в своем рабочем кабинете я почувствовала,что со мной что-то произошло. Всюду, где только можно было поставить вазы, благоухали розы, издавая нежный аромат. Меня поздравляли коллеги, обращаясь ко мне, называли генералом.

—           А как же с формой, куда пришили лампасы? — спросила я.

—           Форма осталась прежней: испанский берет, с которым я не расстаюсь зимой и летом, юбка, китель, и только погоны да знаки различия в петлицах указывают на мою принадлежность к званию.

Полина вдруг рассмеялась.

—           Точно так же, как вы, удивленно спросил меня министр девятого сентября на праздничном приеме: «Генерал Недялкова! Вы почему не по форме явились?»

Я стою перед ним, глазами хлопаю и молчу, а он внимательно разглядывает меня с головы до ног. Убедившись, что я не пришила лампасы к юбке, сменил гнев на милость, . а я обрадовалась, что не заставил меня брюки надеть — в них я выглядела бы очень смешно.

Полина помолчала, а потом снова заговорила:

—           У нас в Болгарии говорят: «У каждого дома есть труба, а из каждой трубы идет дым...» И пусть у меня в жизни сложилось не все гладко, ни о чем не жалею!

И если начать заново, я пошла бы тем же путем,— твердым голосом закончила она наш разговор.

Поезд уже подошел к Унгенам, появились пограничники и таможенники, мы вошли в купе.

После проверки документов стали укладываться спать.

—           Вот и поговорили,— сказала Полина, поправляя свою постель.— Можно было бы о фильмах, о книгах поговорить, но я думаю, лучше все же о жизни. Ведь жизнь —

это тот же фильм, с трагедийным или комедийным сюжетом. Каждый из нас — ненаписанная книга, как кто-то сказал.

Я согласилась с ней, а про себя подумала: «Поля-Полюшка, недаром ты носишь генеральское звание, это тебе награда за все лишения женские, за ночи бессонные, за труд и долю тяжкую, за твердость характера твоего».

Уже сквозь дремоту через узкую щель приоткрытой двери купе я увидела Полину, стоявшую у окна опустевшего коридора. Сквозь стекло она всматривалась в пограничную полосу. Еще несколько метров, и состав пересечет ее, и частица ее большой жизни останется по ту сторону.