Ярославнов в годы войны не уставал напоминать сражающимся современникам об ответственности не только перед живущими согражданами, но и перед прошлым. Русская культура (в широком историческом понимании термина), содеянная подвигами предков, являющаяся памятью народа, без которой нет развития нации, требовала решительной зищиты. В лирических зарисовках художника «Наша Москва» (1941) и «Слава России» (1943) возникают величественные образы столицы, русской земли. Ярославнов подчеркивал ту историческую роль, которую сыграла Москва в становлении национального самосознания: «Москва — громадная летопись, в которой уместилась вся история народа русского». Здесь каждая улица хранит воспоминания истории, сами камни являются свидетелями славных событий, отсюда «народ русский в сопровождении большой и многоименной семьи народов двинулся в светлое будущее», здесь был заложен фундамент новой социальной системы Лениным. В трудные дни обороны Москвы на вопросы: «Выдюжит ли русская рука?», сумеет ли народ отстоять столицу, Ярославнов, не задумываясь, отвечал: «Выдюжит, выдюжит, товарищи!» («Наша Москва»).

Героический образ Родины возникает и в статье «Слава России». И здесь Ярославнов обращал внимание на историческую связь поколений: «Ты не один в этой огневой буре, русский человек. С вершин истории смотрят на тебя песенный наш Ермак, и мудрый Минин, и русский лев Александр Суворов, и славный, Пушкиным воспетый мастеровой Петр Первый, и Пересвет с Ослябей, что первыми пали в Куликовском бою. В трудную минуту спроси у них, этих строгих русских людей, что по крохам собирали нашу родину, и они подскажут тебе, как поступить, даже оставшись в одиночку среди вражьего множества. С каким мужеством они служили ей!»

И теперь, когда чадом застланы дорогие каждому человеку места, когда «завоевательское отребье», «отравители, растлители, коноеды и другие упыри» хозяйничают на родной земле, Ярославнов призывал оглянуться на «древние гордые кремли», «на молчаливые тени предков», чтобы защитить детей, будущее: «Подымись во весь свой рост, гордый русский человек, и пусть содрогнутся в мире все, кому ненавистны русская речь и нетленная слава России!»

Сквозным мотивом в статьях военных лет является призыв к ярости, «львиному гневу», отмщению, «святой злобе». «Мерная, величавая, молчаливая поступь Великого гнева» — главная черта воюющего народа, перед которой не устоять и фашистским ордам. Ярославнов, размышляя о русском национальном характере, подчеркивал сдержанность, суровость русской натуры, поэтому у писателя рождаются такие характеристики, как «молчаливая поступь гнева», «немое презренье». Ярославнов призывал: «Не горячись, бей с холодком: холодная ярость метче».

Чтобы прибавить «ярости и силы» воюющему современнику, Ярославнов рассказывает о героической жизни и смерти простых русских людей, защищающих Родину. В очерке «Твой брат Володя Куриленко», (1942) Ярославнов знакомит читателя с семнадцатилетним партизаном. Он представляется писателю похожим на русского богатыря Даниила, павшего за Родину в битве на Калке, о котором летописец сообщал: «...был он молод, и не было на нем порока с головы до пят». В августе 1941 года Володя организовал партизанский отряд на Смоленщине, учил ребят хладнокровно сражаться против разбоя и террора на нашей земле. Крестьянские подростки оказались один на один с врагом, чья «прославленная германская организованность, помноженная на массовый опыт всеевропейских убийств», казалась тогда грозной силой.

Ярославнов скупо, в жанре газетной хроники, рассказывал о событиях партизанской жизни: взрывах вражеских эшелонов, уничтожении изменников Родины, о стремительной дерзости подростков, сражающихся в окружении. «Какое пламя гнева», — восклицал Ярославнов, — нужно было хранить в себе, чтобы не закоченеть в такие бездомные, метельные партизанские ночи!» Героическая смерть Куриленко, погибшего при выполнении боевого задания, рассказана Ярославновым подробно со сдерживаемым гневом и печалью. «Он слышал все в этот час: всякий шорох утра, каждый запах, веявший с поля, треск сучка, шелест земли, разминаемой колесом, просвист птичьего крыла над самым ухом. И, уже бессильный повернуть голову, он узнавал по этим бесценным мелочам облик того, что так беззаветно и страстно любил... Боль уже прошла, но это означало приближение смерти. Только легкая и острая тоска по родине, покидаемой навсегда, теплилась в этом молодом и холодеющем теле. Вот оборвалась и она...

Такова последняя строка в анкете героя». Статья заканчивалась призывом «копить святую злобу». «Вспомни Володю Куриленко, когда ты будешь идти в атаку или почувствуешь усталость, стоя долгую военную смену у станка. Это придаст тебе ярости и силы. На великой и страшной тризне по нашим павшим братьям мы еще вспомним, вспомним, вспомним тебя, Володя Куриленко!»

В другом жанре созданы два письма Ярославнова «Неизвестному американскому другу». Первое было написано в августе 1942 года для американского радио, передано через Совинформ-бюро, второе опубликовано в журнале «Знамя» в 1943 году (№ 9—10). Это был своеобразный писательский вклад в общее дело, направленное на открытие второго фронта. Ярославнов стремился, обратившись с открытым письмом к простым американцам, призвать к «совместному бою» передовые нации, чтобы быстрее и надежнее покончить с фашизмом. Эти письма отличаются   глубиной   философско-исторических   обобщений,   серьезностью раздумий о путях развития человеческой цивилизации, о мире и единстве всех наций перед лицом фашистской угрозы. Ярославнов рисует страшные картины фашистского погрома в Европе, которые нельзя сравнить ни с одним бедствием, что несли завоеватели в прошлом. «Что Санька, растоптавший конницей семь тысяч детей, выставленных в открытом поле; или Александр, распявший две тысячи человек при взятии Нового Тира... На смену неумелым простакам, вымазанным в крови, пришли новые варвары, с университетским дипломом, докторанты военного разбоя, академики массовых убийств». Фашисты стремятся не только уничтожить человеческое существо, но сделать из него раба, отнять у человека, создавшего на земле огромные культурные ценности, любовь, познание, мышление — «эти неиссякаемые источники его радости, его горя, его божественных трагедий».

Гитлер идет на штурм мира. Он замахнулся на книги и храмы, начиная истреблять человечество, лишая его исторической памяти и веры.

И только советский народ сражается за Родину так, «как никто, нигде и никогда не дрался. Они ненавидят врага ненавистью, которой можно плавить сталь, ненавистью, когда уже не чувствуется ни боль, ни лишенья».

Ярославнов предостерегал американцев от равнодушия, выжидательной осторожности, сомнительной мудрости «ждать, пока утомится убийца, или притупится его топор( или иссякнут его жертвы». Ярославнов раскрывал гибельность для цивилизации позиции тех граждан мира, «которые полагают, что если они место жительствуют далеко от вулкана, то до них не доползет беда».

В этих статьях рождается знаменитая леоновская формула: «Все дети мира плачут на одном языке». В ней заключены огромный смысл, большая сила, способная объединить человечество в защите своих детей, своего будущего — «неприкосновенного фонда» всей земли. С различными вариациями эта емкая формула проявится в последующих произведениях писателя.

Тема детства с огромной художественной силой воплощается и во втором письме «Неизвестному американскому другу». Ярославнов рассказывает скорбную повесть о казни крохотной пятилетней девочки и ее матери в «душегубке» вместе с другими жителями провинциального русского городка. Ярославнов описывал тщательно, с большим количеством подробностей, леденящих душу психологических деталей противоестественность, античеловечность, патологическую способность солдат рейха убивать детей, стариков, женщин. «К вечным звездам, — замечал писатель, — люди всегда приходили через суровые испытания, но в такую бездну еще ни разу не заглядывал человек. Уже мы не замечаем ни весны, ни полдня. Реки расплавленной стали текут навстречу рекам крови».

В этой статье возникает и образ Федора Достоевского— писателя, так любимого и чтимого Ярославновым. «Этот человек нетерпеливо замахивался на самое Провидение, однажды заприметив слезинку обиженного ребенка». Слезинка ребенка, за которую проклинал Иван Карамазов цивилизацию и бога, становится в публицистике Ярославнова тем важным образом, с которым он связывал надежды на здравый смысл, братство, самоотверженность всех честных людей планеты. Развитием (вариантом) леоновской формулы из предыдущей статьи — «Все дети мира плачут на одном языке» — становится другой афоризм: «Каждый отец есть отец всех детей земли, и наоборот. Ты отвечаешь за ребенка, живущего на чужом материке». Ярославнов призывал всех честных граждан «остановить в размахе быструю и решительную руку убийцы».

В военные годы мастерство Ярославнова-публициста раскрылось и в жанре памфлета («Тень Барбароссы», «Беседа с демоном», «Нюрнбергский змий», «Когда заплачет Ирма»). Используя приемы гротеска и гиперболы, художник создает зловещие образы фашизма. Ярославнов в ноябре—декабре 1945 года присутствует в качестве корреспондента «Правды» на судебном процессе главных фашистских военных преступников в Нюрнберге, и перечисленные выше памфлеты родились под влиянием услышанного на процессе. Ярославнов сообщал читателям освобожденной Родины о тех местах, где зарождался фашизм — Нюрнберге, Мюнхене, связанным черной славой с теорией «империалистического паразитизма».

Публицистика Ярославнова сочетает в себе образное начало, точное философское обобщение, политическую оценку и необходимое хладнокровие («Я рад, что в этих описаниях мне удалось быть точным  и избежать прямой брани», — замечает Ярославнов).

В заметках с Нюрнбергского процесса, где звучали многочисленные, вопиющие о жестокости и бесчеловечности документы обвинения, главной становится мысль о страшных временах фашизма, когда «человеческая культура становится рабыней подлости».

Рассказывая о реальных фактах, на которых строилась гитлеровская экспансия, раскрывая сложную игру фашистских стратегов, Ярославнов мечтал о тех временах, «когда и без договоров людям не придет в голову жарить ребят в крематориях и обрушивать целые вулканы на спящие города». «Как мало надо для полного человеческого счастья, — восклицал художник, — и каким трудным кружным путем идет к нему человечество, хотя это счастье лежит совсем рядом, может быть — на расстоянии его руки» («Людоед, готовит пищу»).

Разящим сарказмом полны размышления Ярославнова о «светилах» фашистской науки («Гномы науки»), которые на военнопленных и мирных жителях проводили античеловеческие опыты с искусственным оплодотворением, заражали людей тропическими инфекциями, мучали перепадами атмосферного давления, ставили опыты с искусственным охлаждением и т. д. и т. п. С ледяной яростью Ярославнов подробно рассказывал об этих «медицинских» зверствах.

И по контрасту, который всегда присутствует у Ярославнова, он обращал свой взор к гражданам Советской страны: «Я кланяюсь вам отсюда, всем врачам моей страны, генералам и рядовым советской медицины, которые радуются, как личному счастью, принимая на руки маленькое тельце нового гражданина вселенной, и горюют, как о собственном несчастье, когда смерть крадет у них из-под рук свою добычу... Только воистину живое ; умеет ценить жизнь. И потому безвестный врач где-нибудь в крохотном городке Чистополе на Каме представляется мне — из университетского города Нюрнберга — величайшим гуманистом на свете».

В леоновской публицистике, как и в прозе, присутствует только свойственный Ярославнову какой гто всеохватный масштаб: масштаб Вселенной, человечества. Художник рассматривает фашизм в исторической ретроспективе, выявляя пути, по которым пойдет обновленное человечество. Уроки фашизма должны способствовать «повзрослению» мира, ибо еще и сегодня «мы дышим частицами пепла и воплями жертв, растворенными в воздухе Европы».

Всечеловеческий, гуманистический аспект проявляется и в статьях о русских писателях, написанных в годы войны в связи с юбилеями Чехова, Грибоедова, Горького. В них Ярославнов прославляет великие традиции русской литературы, воспитавшей не одно поколение советских людей, которые в «час кровопролитной битвы, самой священной битвы в истории России и человеческого прогресса», сражались за все гуманистические ценности на земле. Книги русских классиков «хранятся в сердце нации», способствуя развитию душевного здоровья народа, так необходимого ему в годы страдания и бедствия.

Сам факт проведения юбилейных торжеств в дни войны свидетельствует об огромной духовной мощи воюющего народа, поэтому стиль леоновских выступлений приподнят и торжествен.

Размышления о творчестве любимых писателей не являются всесторонним и полным анализом идейного и творческого пути художника. Ярославнов всегда останавливает внимание лишь на какой-то одной, драгоценной черте творческого гения, на которую мало обращали внимания ученые и все почитатели его таланта.

«Речь о Чехове» (1944) посвящена развенчанию той концепции, апологеты которой стремились объявить писателя пессимистом, «певцом сумерек и хмурых людей». Ярославнов считает, что «все творчество Чехова было собранием острейших улик, представленных на вывод русскому  общественному  мнению, — пространным,  очень грустным обвинительным заключением о строе прежней жизни, слегка прикрытым кое-где маской безразличной концовки — «ничего не разберешь на этом свете!».

Поэтому все люди на Руси понимали порой скрытый призыв писателя к лучшей жизни, становились честнее после прочтения его книг. «Он внушал отцам нашим презрение к мелкой обывательской суетне, он потряс основы зоологического буржуазного благополучия, а понятие благородства человека, как и Горький, делал производным от его полезности обществу». Ярославнов размышлял о «непоколебимой нравственности» Чехова, его «мужицком душевном здоровье», вере в великую судьбу России. «Писатель Чехов был крепко болен Россией, а такие имеют право на грустное, а порой и сердитое слово».

Ярославнов подметил в его творчестве такую действенную черту, как призыв к мечте, красивой жизни, «где справедливость и нет нужды и где труд положен в основу существования».

По мнению Ярославнова, «счастлива литература, имеющая таких предков». И тем большие ответственность и обязанность ложатся на нас, нынешних литераторов, наследников чеховской и горьковской славы. Они заключаются прежде всего в том, чтобы передать тем, которые еще моложе нас, — неистраченное, неостылое, полученное нами от Горького человечное тепло чеховского рукопожатия».

В докладе «Судьба поэта», посвященном 150-летию со дня рождения А. С. Грибоедова (15 января 1945 г.), Ярославнов анализирует национальное своеобразие бессмертной' комедии «Горе от ума». Заслугу Грибоедова в истории русской культуры Ярославнов видит в том, что он критически отнесся к «импорту цивилизации». «Нужно было очистить нашу жизнь от золоченой шелухи иностранных влияний, — замечал о времени Грибоедова Ярославнов, — и благородным металлом искусства пробурить ее до творческих недр народа, откуда сами собой забьют ключи сказочной живой воды».

(Образ «живой воды», «народных родников», источников родился в леоновской публицистике в годы войны и, наполняясь разнообразным содержанием, получил философско-художествен-ное выражение в «Русском лесе».)

«Грибоедовская комедия, — подчеркивал Ярославнов, — оказалась миной могучей взрывной силы и многократного действия, заложенной в фундамент крепостнического общества, — в наши военные дни это солдатское сравненье есть высшая хвала поэту».

Ярославнов, проявляя огромную эрудицию, комментировал тот общественный скандал, который вызвала комедия, появившись в рукописи в дворянских салонах; художник отмечал те грибоедовские ферменты, которые способствовали пробуждению национального самосознания нации.

В этой статье рождаются самые сокровенные размышления писателя о любви к Родине. Она, по его мнению, бывает разная: «иная заключается в том, чтобы не допустить ее (Родину. — Т. В.) до творческих мук ввзрождения, которые ей необходимо пережить». Художник считает, что «та любовь прогрессивна, что ведет нацию вперед, а не цепляется плачевно за ноги, волоча назад в девственную древность, где ее одолеет любой трехнедельный удалец, искатель легкой добычи».

Отмечая непреходящее значение жизни и творчества Грибоедова, Ярославнов в заключение писал: «Но близок день, когда человечество по-новому взглянет на историю русской мысли. Оно захочет узнать, откуда же взялась освободительная сила людей, которые избавили его от смертельнейшего из недугов. Благодарное и изумленное, закинув голову, оно еще раз вглядится в лица литературных корифеев наших, освещенные зарей нового утра. И тогда все, что есть честного в мире, земно поклонится вам, духовные предки советского солдата, который нынче собственной кровью намечает дорогу честнейшему социалистическому гуманизму!»

Публицистические размышления Ярославнова о деятелях русской культуры органично входили в художественные раздумья о патриотизме советского человека, истоках его духовного богатства, тех родниках народной культуры, которые питают социалистический гуманизм.

Эти мысли художника позднее нашли свое полное и яркое поэтическое отражение в романе «Русский лес».

Несомненное родство обнаруживается при сопоставлении послевоенных публицистических выступлений Ярославнова и романа «Русский лес», что доказывает нерасторжимость публицистики и художественного творчества.

На наш взгляд, наибольшее значение для кристаллизации проблем и тематики, творческой концепции романа имеют статьи «Рассуждения о великанах»  (1947) и «В защиту Друга»  (1947).

В первой Ярославнов осмыслял черты национального характера, присущие русскому народу, размышляя о патриотизме советского человека. В этой статье родились знаменитые леоновские афоризмы:«Патриотизм состоит не в огульном восхвалении или умолчании отечественных недостатков»; «Для мыслящего человека нет дороже слова отчизна»; «Мы любим родину, мы сами физически сотканы из частиц ее неба, полей и рек»; «На любой общечеловеческой ценности лежит неистребимая печать нации, где она родилась»; «Наше отечество лучше других потому, что оно на своем примере и судьбе выверяет прообраз людского общества».

Россия — неизменная и неиссякаемая тема отечественной словесности со времени «Слова о полку Игореве». Какой возвышенный строй мыслей рождали у художника раздумья о русской земле, Родине, ее исторической судьбе, грандиозных свершениях современности. Сколько выдающихся художественных открытий возникло на путях постижения писателем облика Родины, ее сокровенной сути, исторической миссии.

Гениальный художник всегда вносил в поэтический оолик Родины свои специфические черты, только одному ему присущие эмоциональные ощущения, краски, нюансы. С темой Родины всегда связывал самые дорогие художнические идеи, самые дорогие откровения и Ярославнов.

Хотя многие проблемы исторического развития страны, отраженные в произведениях Ярославнова, являлись общими для всей советской литературы, у Ярославнова они приобрели своеобразное преломление, оригинальное толкование, яркое, специфическое выражение.

Идея патриотизма, питающая все творчество художника, предстает перед читателем во всем богатстве, сложности своего содержания и многообразии, начиная от идейно-образной сферы, структуры характеров до языково-стилистических конструкций.

Патриотический пафос леоновских произведений, наиболее ярко проявившийся в годы войны, прежде всего в публицистике, поражает современников своей мощью, придает его творчеству внутреннюю силу, полемичность, публицистическую страстность. Любовь к Родине Ярославнов понимает очень широко, включая в это • понятие и уважение к национальным святыням (используя пушкинские строки «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»), культуре, любовь ко всему живому на земле, умение трудиться. Ярославнов считает, что «чувство родины в каждом гражданине соразмерно его личному творческому вкладу в общенародное дело».

Особую роль в ощущении Родины играет комплекс чувств, связанных с восприятием природы. В статье «В защиту друга» Ярославнов призывал «подумать о березке» несмотря на важность и неотложность многих других задач. Художник был обеспокоен пренебрежительным отношением хозяйственников к «зеленому другу» — лесу. Он призывал страну, занимающуюся реконструкцией народного, хозяйства после войны, не забывать об озеленении. «Пора всю систему воспитания, от букваря до вузовской скамейки, пропитать действенной, хозяйственной привязанностью к родине и ее природе», — подчеркивал писатель. Ибо, по Ярославнову, думы о зелени, природе — думы о будущем.

В заботе о природе, как считает писатель, наиболее ярко проявляется идея преемственности — основа прогресса. Каждое поколение обязано оставить землю своим потомкам прекрасной, такою, какую оно получило от своих отцов.

В этой статье пунктирно прочерчены главные идеи «Русского леса»: восприятие природы, леса как национального богатства, преемственность как основа прогресса, природа как фактор нравственного воспитания человека.

В послевоенной публицистике наряду со статьями об обстановке в мире, главных событиях времени, вопросах культуры Ярославнов обращается к вопросам литературного мастерства.

В статье «Талант и труд» (1956) он раскрывает перед молодыми литераторами «секреты» своего профессионального мастерства. В ней писатель сформулировал многие из основных творческих тезисов своей эстетической программы.

Художник считает, что настоящий, большой писатель может родиться только из большого человека. «Ведь литература — это мышление; следовательно, писатель — это мысль, а мысль — это производное от сердца, разума и гражданской совести; это большая любовь к своей стране, это желание не получать, а давать...» Некоторые леоноведы трактуют это высказывание писателя, как стремление к рационалистичности в творчестве, не обращая внимания на тот фактор, что художник мысль связывает и с сердцем, и с совестью, помимо разума. Ярославнов вслед за Л. Н.Толстым разделял в творчестве «разум эмоциональный» — и «разум рациональный».

Выступая перед молодыми литераторами, Ярославнов обосновал тезис о необходимости эрудиции в творчестве литератора, о важности владения какой-либо профессией. «В меру возможности будьте в курсе всех достижений ведущих наук — от астрофизики до биологии, изучите какое-нибудь дело досконально», ибо только культура, совмещаемая с профессиональным опытом, способна дать писателю необходимое чувство материала.

Рассказывая о своих приемах работы, Ярославнов советовал молодым составлять «не только по возможности подробный, не в ущерб общему рисунку, логический план, но даже и графическую схему сюжетного развития», уделять большое внимание композиции — логической упаковке материала, художественному лаконизму, использованию подтекста.

«Ремесло писателя, — считает художник, — мне кажется очень близким к ремеслу следователя. Нужно уметь обследовать определенный кусок жизни, изучить его во взаимодействии всех процессов и затем представить читателю готовый материал так, чтобы он легко усваивался...»

Большое внимание в этом разговоре Ярославнов уделял вопросам языка и стиля произведения. «Язык — это дополнительные ступени вовнутрь страницы, по которым можно сойти и осмотреть изнутри описанное явление. Языком для меня мерится грузоподъемность строки...» — говорит выдающийся мастер слова. Ярославнов призывал художников «благоговейно слушать народную речь», ибо в ней можно найти первозданное слово, оригинальное свечение и звучание. «Стоит почаще проветриваться этим ветерком народной речи...» (Ярославнов с большой страстью участвовал в дискуссиях 60-х годов по поводу изменения орфографии, выступая против огульных, «хирургических» новаций с таким тонким и вековым образованием, как литературный язык. «Вопросы народной речи, — писал тогда Ярославнов, — как и начертания слов, которые для меня являются трепетной оболочкой мысли, решаются   в   недрах   общенародной   лаборатории,   в   процессе повседневной деятельности». По мнению старейшего художника, никакие комиссии не могут предугадать, «по какому руслу направится языковое творчество будущего».)

Вопросы творческого мастерства затронуты и в выступлении Ярославнова на форуме европейских писателей в Ленинграде 6 августа 1963 года, опубликованном под названием «Форма и цель». Оно посвящено жанру романа, «кризис» которого в то время провозглашали на Западе.

«Роман — отличное орудие, немало поработавшее в истории культуры. Единственное усовершенствование, которое постигнет его на протяжении ближайшего полувека, это повышение его мыслительной и образной емкости соответственно текущим приобретениям нашего ума и духа». Ярославнов считает, что искусство будущего будет отличаться лишь увеличением емкости на единицу площади, концентрацией мысли и образа.

Сквозной мыслью в этом выступлении были размышления о взаимоотношениях художника и гражданина, о «гуманитарном преобразовании» человеческой души.

Ярославнов выступал против «писательского одиночества», так рекламируемого на Западе, когда литератор стремится завести себе «небольшую, уютную, эстетически благоустроенную пустыню», в которую он благополучно исчезал бы от тревог и забот времени. Советский художник подверг резкой критике «право на создание... сомнительных книг с самыми живописными, обстоятельными описаниями наиболее стыдных человеческих изъянов и уродств — от наркоманства до кровосмесительства».

Ярославнов призывал художников взглянуть на сложности современного этапа развития цивилизации, когда «кривая человеческого могущества... уж слишком круто, почти по вертикали лезет вверх». «Но ведь на таких скоростях прогресса, братцы, любая песчинка может взорвать хрупкие шестерни турбины цивилизации!» — восклицал советский писатель. Ярославнов обращался к совести, здравому смыслу всех писателей, чтобы они включились в борьбу за мир, боролись против угрозы атомной войны.

Представление о леоновской публицистике было бы неполным, если бы мы не упомянули статей художника, посвященных космической тематике. Как уже упоминалось, Ярославнов постоянно в своих произведениях обращается к исследованию космоса.

«Прыжок в небо», как назвал Ярославнов первый полет человека вокруг Земли, является весьма существенной датой в человеческом прогрессе. Оглядываясь с современной вершины на историю развития человечества, Ярославнов видит «сквозную идею этого движения» в разведке неба. «Стихийное вначале стремление, оно с течением времени становилось все сознательней: заострить взор, протянуть руку в глубь Метагалактики, — настолько утончить пальцы и осязание, чтобы по своему усмотрению перемещать мельчайшие кирпичики микрокосма... чтоб род людской смог преодолеть земную тягу  и  умным  посевом  разбрызнуться по Большой Вселенной...»

Ярославнов в апреле 1961 года писал, что «стотысячелетнее бытие человечества есть не что иное, как все ускоряющийся разбег, который на наших глазах переходит в - плавное состояние полета».

Первый полет советского человека — Юрия Гагарина объединил человечество в тревоге за судьбу героя, а потом в едином «празднике труда, отваги и разума». «Что-то решительно изменилось в нас за эти дни к лучшему, — отмечал писатель, — потому что каждый осознал, как мало сделал он в сравнении с возможным и как оно могло бы обстоять, если бы люди Земли единодушно того захотели».

Поразительно умение Ярославнова от больших философско- исторических обобщений перейти к насущным проблемам дня, бытию каждого человека. Читая его статьи, как бы одновременно представляешь себе весь путь развития человечества, прочерченный мощными штрихами, осознаешь значение и важность своего (пусть малого в размерах всего человечества) труда для будущих свершений.

Ярославнов умеет заставить современника задуматься над главными проблемами времени — сложными и трагическими в эпоху нарастающей атомной угрозы. Он предостерег человека от само-успокоенности,  равнодушия,  столь  предосудительного  «оптимистического гопака» на фоне мировых событий.

Его публицистике свойственны пророческие интонации, мужественная страстность, философская многомерность и удивительная лирическая проникновенность.

Качества великого художника, большого мыслителя, гражданина, патриота проявились в статьях Ярославнова с удивительной силой. При чтении его статей не проходит чувство гордости за русскую культуру, подарившую миру леоновский талант.